Вадим Картушов - Стазис

– Можно отказаться? – спросил Синклер.

– А вы как думаете?

– Подозреваю, нет.

– Вы поразительно находчивый человек все-таки, – сказал Филин. – Я же не зря говорил – мужчина широких достоинств. Знакомиться придется.

– Я могу убить. Даже за рулем, – сообщил Синклер.

Горбач едва не присвистнул, но сдержался. Незачем светиться. «Они вроде бы не поняли, что я подслушиваю», – подумал он.

– Я тоже, как вы догадываетесь, – ответил Филин спокойно.

– Но кто быстрее? – спросил Синклер.

– Надеюсь, никто. Мы, конечно, можем сейчас убить друг друга. Но что потом?

– Друг друга. Или я вас.

– Или вы меня, – согласился Филин. – Но что, я вас спрашиваю, потом? Ваши приметы я передал, они уже расходятся по всем патрульным группам. Город запечатан. Уверен, вы имеете какие-то шансы уйти окольными тропами. Но зачем? Во-первых, мы вам не враги, иначе вы, Синклер, по-прежнему лежали бы в кузове, связанный, как утка на праздник. Вы готовили утку на праздник? Ее бечевкой связывают.

– Не готовил.

– Зря. Научите жену, пусть готовит.

– Нет жены, – сказал Синклер.

– Так женитесь, мужчина вы видный, хоть и в возрасте, – сказал Филин. – Мы сейчас порядок во Владимире наведем, оставайтесь здесь, вдовушку себе найдете. Их тут много.

– Их везде много.

– Это да, – согласился Филин. – Ну так вот, о чем я? Зачем вам убивать меня и убегать? Во-первых, шансов на успех немного. Во-вторых, тогда вы не получите десерт.

Они многозначительно замолчали. Горбач догадался, что какая-то часть их разговора осталась за кадром. Какой еще десерт? Речь же не о настоящем десерте, типа теста с патокой и орехами? Он подумал про десерт и сразу вспомнил, насколько голоден. Живот буквально прилип к спине. Хоть бы травы какой пожевать.

– Коршун, – сказал Синклер.

«Точно же», – подумал Горбач.

– И князь Хлеборобов, – напомнил Филин. – У вас уникальный шанс, который нельзя упустить. Кстати, вон и тюрьма.

Горбач выглянул из кузова. Несколько крепких кирпичных зданий, между ними стена. Некоторые красные, некоторые – розоватые или светло-серые. Одно было разрисовано под маковое поле – зеленое с красными пятнами. Оно выглядело словно клоун на поминках. За ними виднелся редкий лес. Когда они вышли, Лиза требовательно дернула Филина за рукав. Он посмотрел с недоумением.

– Внутри нашего грузовика человек связанный, – сказала она.

– Я помню, уважаемая, – ответил Филин удивленно. – И что?

– Что с ним будет?

– Я разве не упоминал? Он Хлебороб. Знаешь, что мы делаем с Хлеборобами? Выбрасываем в Стазис. Если повезет, побудет в плену.

– Можно, он побудет в плену? – спросила Лиза.

Горбач посмотрел на нее с удивлением. Она так обиделась, что хочет сохранить Колымцеву жизнь назло ему? Да нет, глупость какая-то.

– Это не мне решать, дорогая, – сказал Филин. – Но могу поспособствовать, конечно, если ты так просишь. Но ты знаешь, что это за человек? Я немного с ним служил, так сказать. Редкостная, отборная мразь, таких днем с фонарем ищи – сыскать трудно, хотя удивительных тварей здесь немало обитает. Ты даже не представляешь, что это за человек.

Горбач, стоявший позади них, машинально кивнул. Он впервые за все время почувствовал к Филину нечто вроде благодарности, хотя тот спас их.

– Знаю, – сказала Лиза. – Лучше вас знаю, да? И вы правду говорите. Но не надо бросать его в Стазис. Мне надо за ним последить немного.

– Хозяйка-барыня, посмотрите на нее, – сказал Филин с уважением. – Ладно, поспособствуем, если он там не окочурился еще.

Он отвернулся от Лизы, поймал удивленный взгляд Горбача, сделал страшную рожу, вывалил язык и полоснул себе пальцем по горлу. Потом засмеялся. Горбачу резко стало неприятно. Он даже не понял почему.

Вокруг здания Владимирской тюрьмы, где заседала верхушка Хлеборобов, стояло редкое оцепление. Синклер, Горбач, Лиза и Филин выбрались из грузовика и пошли туда, где стояло больше всего людей. Филин поздоровался с ними – кому-то пожал руку, кому-то откозырял.

– Роза мира, – сказал он, глядя на тюрьму с уважением.

– В смысле? – спросил Синклер.

– Не знаю. Зовут ее так, тюрьму эту. Мне нравится, красиво звучит. Я слаб на красоту, – сказал Филин.

Синклер пожал плечами. Ему здание тюрьмы красивым не казалось. Горбач разделял это мнение. Филин подозвал к себе старшего из оцепления.

– Где Ингвар? – спросил он.

– На подходе, скоро будет, – ответил офицер Храбрецов.

– Что там происходит? – спросил Филин и кивнул на красное здание, из которого слышался неясный шум.

– Там происходит устранение монарха. Какие-то сложности возникли, – безразлично сказал офицер. – Но вроде все решается. Ингвара ждем.

– Горячее уже поели? – непонятно спросил Филин. – Понравилось им?

– Конечно, поели, куда же без горячего. Поели и запили красным, – сказал офицер. – Ты думаешь, чего мы тут стоим?

– Тогда мы зайдем пока. Посмотрим аккуратно. Тут к князю его друг приехал, – сказал Филин.

– У тебя красный шеврон, тебе все можно, – сказал офицер. – Мне плевать, деваться им оттуда уже некуда все равно.

Он махнул рукой бойцам из оцепления. Те расступились от входа.

– А ребенок куда? – уточнил офицер.

– Ребенок туда, куда захочет, – сказала Лиза.

– Нормально все, с нами ребенок, пусть поглядит осторожно, ей тоже интересно, – сказал Филин. – Мужики прикроют, если что. Да, мужики? Ну, пойдем с элитой знакомиться.

Филин вошел в здание. Синклер, немного подождав, двинулся за ним. Горбач поспешил за Синклером, но сперва проверил пистолет и жестом попросил Лизу держаться поближе. Его жгло любопытство. Он никогда не видел князя или его мастеров так близко. В этот момент из здания раздался дикий вопль. От неожиданности Горбач так вздрогнул, что в плече защемило нерв. Это кричал князь, но его крик не был похож на человеческий. Синклер услышал его и покачал головой.

«Что-то между скрипом тормозов, скрежетом гвоздя по стеклу и воем лисицы», – подумал Горбач. Он поежился. В колонном зале бывшей Владимирской тюрьмы устроили тронную комнату и поставили пиршественные столы. Здесь отмечали бурно. Горбач заметил несколько бочек с неизвестным вином. Вряд ли их тащили от Красноармейска. Скорее разграбили местные склады. Столы ломились. Здесь были яблоки в меду, настоящее жареное мясо, консервированные фрукты в банках, соленые огурцы и капуста, печеный картофель, тушенная в лимоне курица – очень дорогая. В центре круглый обрядовый хлеб с дыркой в центре. Такой Хлеборобы пекли после победы.

Хлеб символизировал тело поверженного врага. Каждый дружинник на пиру обязан был съесть хотя бы кусок. Хлеб нельзя было оставлять. Пьяный, сонный, мертвый, устал, наелся – пир не закончен, пока на столе стоит хотя бы кусок круглого хлеба. Горбач вспомнил, что его почему-то называли «крыло», а куски звались «перьями». За время своей короткой карьеры в клане он ни разу не пробовал круглый хлеб. «Оно, наверное, и к лучшему», – подумал Горбач. Все, кто ел хлеб, были здесь. Мастера князя за отдельным столом лежали, уткнувшись в тарелку. Огромный воевода Хлеборобов лежал лицом в кадушке с капустой. Рядом валялся мастер городской обороны. Перед смертью он блевал кровью, и рыжая борода стала алой. Справа от стола сидел, прислонившись к колонне, мастер финансов. Он не отведал угощения Храбрецов, и его задушили удавкой – на шее краснела борозда. «Маленького хитрого старика звали пан Корча», – вспомнил Горбач.