Грэм Макнилл - Я – Менгск [litres]

– Ты готов? – спросила Кэтрин, войдя в спальню. – Он почти приехал.

Ангус повернулся и улыбнулся супруге.

– Не знаю готов ли я, но в любом случае идем.

– Пожалуйста, Ангус, – взмолилась Кэтрин. – Ты обещал!

– Я знаю, – сказал он, протягивая супруге ладонь. Она прошла через комнату и взяла его за руки. – Но я не могу забыть, какую боль он причинил тебе. Какую боль он причинил всем нам.

– Ты должен. Арктур – твой сын.

– Но вступление в армию… – хмыкнул Ангус, качая головой. – Из всех способов, какие он мог выбрать, чтобы меня разочаровать…

– Прекрати, – сказала Кэтрин тоном, предупреждающим Ангуса, что тот ходит по краю пропасти. – Он наш сын, и мы будем приветливы с ним, несмотря ни на что. Ты понял меня?

– Конечно, дорогая, но этот парень выводит меня из себя.

Кэтрин улыбнулась.

– Никто не может ранить нас сильнее, чем люди, которых мы любим.

– Особенно семья, – подчеркнул Ангус.

– Особенно семья, – согласилась Кэтрин. – Они не расстраивали бы нас так, если б мы не любили их.

– Согласен, – сказал Ангус. – Где Дороти?

– В своей комнате.

– Она спустится?

– Пока нет, – расстроенно сказала Кэтрин. – Она закрылась в комнате вместе с Понтием и сказала, что не хочет видеть Арктура.

– Я не понимаю, почему она может избежать всего этого, а я нет, – проворчал Ангус.

– Ты серьезно дуешься из-за того, что тебе надо что-то делать, а шестилетней девочке – нет?

– Нет, конечно, но…

– Тебе должно быть стыдно, Ангус Менгск, – сказала Кэтрин. – А сейчас пошли. Пора спускаться.

– Хорошо, – сказал Ангус, глубоко вздыхая и поправляя жилет. – Как я выгляжу?

– Как отец, – улыбнулась Кэтрин.

Машина въехала во двор поместья и остановилась. Арктур вылез как раз в тот момент, когда мать и отец появились на верхних ступенях парадного крыльца. Отец в строгом, без единого пятнышка, ладно скроенном костюме пепельно-серого оттенка с эмблемой в форме волчьей головы на груди, мать в фиолетово-синем элегантном платье.

В воздухе стояла свежесть, пахло соленой водой. Со стороны океана тянуло приятным холодком. Арктур заметил пятерых вооруженных охранников, стоящих в тенях внутреннего двора. Широко развернув плечи, молодой человек остановился перед родителями. Всматриваясь в лица родных, Арктур попытался прочесть их чувства. Мать тепло улыбнулась ему, и, как Арктуру показалось, даже в строгих чертах отца проскользнул слабый намек на приветствие.

Эктон Фелд прошел мимо него, неся сумку. Молодой человек последовал за ним.

Как только Арктур поднялся на первые ступени, Кэтрин спустилась и обняла его. Отринув все мысли о сдержанности, она заплакала, и слезы покатились по ее щекам.

– Арктур, дорогой… – сквозь слезы воскликнула она. – Так хорошо, что ты дома! Мы так сильно по тебе скучали!

Он ответил на объятья матери, испытывая всепрощающее чувство возвращения. Арктур не стал противиться ему, и накопившаяся за годы горечь начала исчезать под наплывом искренней и чистой материнской любви.

Когда Кэтрин, наконец, отпустила его, Арктур встретился лицом к лицу с отцом.

Момент затянулся, и предшествующая теплота растаяла как далекое воспоминание. Наконец Ангус протянул сыну руку.

– Рад тебя видеть, сын, – сказал он.

Арктур через силу улыбнулся:

– И я тебя, отец.

Несмотря на сухое рукопожатие, Арктур почувствовал, что отец на самом деле рад видеть его.

– Ты изменился, – отметил Ангус.

– То же самое сказал мне Фелд, – ответил Арктур. – Хотя не смог сказать, как.

– Твои глаза. Ты стал старше. Ты прошел через вещи, которые заставили тебя повзрослеть.

– Это хорошо?

– Пока не знаю, – сказал отец, отпуская его руку.

Арктур увидел, как сузились глаза матери.

– А где Дороти? – обратился он к ней.

– Она наверху, – ответила Кэтрин. – Спит. Не стоит ее сейчас будить.

Арктур уловил колебание в ее голосе.

– Перестань, мама. Где она на самом деле? – спросил он.

– Она наверху, – повторила Кэтрин. – Она просто… Все еще злится на тебя.

– Спустя два года?

– Люди могут таить обиду гораздо дольше, – сказал Ангус.

Арктур кивнул.

– Я понимаю. Она в своей комнате?

– Да, – сказала Кэтрин, – но, может быть, ты позволишь ей спуститься, когда она сама сочтет нужным, дорогой?

– Я другого мнения, – возразил Арктур. – Есть одна вещь, какую я накрепко усвоил. Проблемы, как правило, нужно встречать лицом к лицу.

– Армия научила тебя этому? – спросил Ангус.

– Нет, этому я научился у тебя, – сказал Арктур, оставляя родителей и входя в дом.

Главный зал встретил юношу в точности таким, каким он запомнил его: пол с шахматной плиткой, темные панели, портреты в золотых рамах. Работы матери все так же стояли на мраморных тумбах. Как только Арктур пересек порог, на него нахлынули сотни воспоминаний детства.

Он остановился в теплом коридоре, ощущая, как запахи родного дома штурмуют его чувства: запах втертого в деревянный пол воска, аромат готовящегося ужина, запах полированного столового серебра. Арктур слышал, как копошится на кухне прислуга, скрипы и стоны согретого солнцем старого дома, и жужжание генератора где-то глубоко в подвале.

Дом говорил с ним на языке чувств, комбинацией тысяч различных картин, звуков и запахов, которые смешивались в одно простое чувство.

Он – дома.

Какой солдат не грезит о доме? Грезит абсолютно любой. Даже тот, у кого на гражданке нет ничего такого, чтобы с нетерпением ожидать конца службы. Дом – это идеализированный образ для большинства военных, и Арктур, находясь в доме, где проводил в детстве каждое лето, осознал, что это не фантазия.

Арктур пошел наверх по ступенькам, избегая тех, что скрипели (как он делал это, будучи ребенком), и направился к комнате Дороти. Он улыбнулся, когда увидел, что на ее двери до сих пор красуются разноцветные записки.

Арктур постучал в дверь: три медленных стука, затем три быстрых – секретный код, который они использовали, с тех пор как Дороти научилась ходить.

– Уходи! – послышался голос из-за двери.

– Малютка Дот, это же я, Арктур!

– Я знаю .

Сообразив, что таким способом в комнату не попасть, Арктур просто толкнул дверь и зашел внутрь. Комната Дороти изменилась с тех пор, когда он видел ее в последний раз. Игрушек в комнате не убавилось, но теперь среди них был порядок, в соответствии с иерархией Дороти.

Сестра лежала на середине кровати, заключив в объятия Понтия. Старый пони выглядел довольно изношенным, но девочка не переживала по этому поводу и что есть силы стискивала игрушку руками.

– Здравствуй, Малютка Дот, – сказал Арктур. – Я вернулся домой.

– Меня больше никто так не зовет, – фыркнула Дороти. – Я уже не малютка.