Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

Дин с сомнением покачал головой. Внезапно его интуиция скакнула в сторону, и ситуация вдруг высветилась перед ним с совершенно неожиданного бока.

– Роберт, тебе нравится какая-то девушка?

– И да, и нет.

– Ты говоришь загадками.

– Это не девушка. Это взрослая женщина. Но я рассчитываю на ней жениться.

– Еще интереснее.

– Сэр Диноэл, я не могу быть откровеннее. Я – слуга короля. Но я хочу, чтобы вы знали – я к вам очень хорошо отношусь и хочу помочь.

«Знакомые песни, – подумал Диноэл, – этот припев нам известен. Кончается он словами «ничего личного». Здесь творятся страшные вещи – те самые, которые для Айвена «загадка старой штольни». И все больше проклятая ясность – он опоздал. Безнадежно опоздал. Паскудство.

Обед проходил в Малой столовой, то есть в личных герцогских апартаментах – сравнительно небольшой комнате с кессонным потолком и сложно профилированными балками – боже, подумал Дин, сколько же там скопится пыли. Да уж, действительно никаким ремонтам не истребить здешней старозаветности, которую следующие поколения обзовут провинциальностью. Большой стол вызывал воспоминания о временах, когда блюда заранее сразу расставляли на сегментах столешницы и вносили в залу через широченные двери. Во главе, на хозяйском месте, сел, естественно, сам Олбэни, место по правую руку от него – кресло мамаши, вдовствующей герцогини Корнуолльской, а вот следующее место пока что многозначительно пустовало – ясное дело, через несколько минут его займет Мэриэтт. Диноэл с удивлением почувствовал некоторое волнение при этой мысли. Самого же его как почетного гостя посадили слева через угол рядом с хозяином, спиной к громадному камину с ныне диковинным, редко встречающимся атрибутом – каминной скамьей. Пока что он имел возможность любоваться черным корнуолльским фаянсом и величественным трехэтажным буфетом напротив – с инкрустациями и монументальным резным карнизом поверху.

Герцогине Тэлвин, бывшей супруге знаменитого на всю Британию своими чудачествами Корнуолла-старшего, некогда собственноручно распахнувшего перед королем Ричардом ворота Бристоля, было уже изрядно за семьдесят, но она успешно сохраняла безупречную осанку, вкус к нарядам и украшениям, ясность мышления и большую часть зубов. Дин был ее любимцем, она называла его «сэр Дэниел».

– Сэр Дэниел, наконец-то, сколько лет, сколько зим! Как надолго вы нас покинули в этот раз!

– Виноват, герцогиня, что делать – не я решаю, куда мне ехать и где быть. Но вы простили бы меня, если бы знали, в какой варварской глуши я вспоминал ваши пироги и маринованные грибы. Бывали дни, когда я вообще не мог думать ни о чем другом.

– О, вы все тот же прежний. Вы видели наш ремонт? Вы не представляете, что мне пришлось пережить! Я думала, сейчас рухнет весь дом! А паркет? Несколько месяцев мы ходили по таким, знаете ли, мосткам, и это в моем-то возрасте! Удивительно, что никто не переломал себе рук и ног. Этот Кугль был настоящий диктатор… Надеюсь, это был последний ремонт в моей жизни.

И вот наконец появилась долгожданная Мэриэтт. Все те же потрясающие синие глаза под строго сдвинутыми бровями, минимум украшений, простое светлое платье, украшенное лишь двумя вставками рельефной черной вышивки, прическа в форме огромной каштановой капли, из которой, сквозь кольцо с бирюзой, брала начало сложная коса почтенной толщины – мода на стрижки еще не дотянулась своими стальными лезвиями до шестнадцатого века.

– Роберта не будет, – сказала она, усаживаясь на пододвинутый Олбэни стул.

Даже не взглянув в сторону Диноэла, она окатила его волной ледяного аристократического высокомерия – прием, от которого тот давно отвык. Контактеру сразу стало весело и интересно. Кроме того, хозяйски-спокойная интонация будущей герцогини Корнуолльской мгновенно открыла Дину, до какой же степени Роберт ненавидит невесту отца.

Герцогиня Тэлвин сокрушенно покачала головой:

– У него сейчас такой трудный возраст. Боже, как я мучилась с Бенни в его тринадцать-четырнадцать! Вы представляете, сэр Дэниел, я сажала его напротив себя и говорила: хорошо, давай все обсудим. Мы беседовали по часу и дольше, и так два или три дня, и только потом он признавал: да, мама, возможно, я был в чем-то не прав.

Олбэни был весел и оживлен, однако Дину хотелось увидеть в этом веселье чуть больше естественности.

– Вы, друг мой, в своих дальних краях, наверное, уже отвыкли от английской кухни? У нас все скромно, типично домашний стол, выбор невелик. Вот телячий рулет или, если пожелаете, традиционный барашек, там рыба – кстати, из Корнуолла, грибы – не забывайте, мы в лесном краю, а вот эти маринады заменяют нам пикули…

– А пудинг? – вокликнул Дин. – Где знаменитый пудинг?

Олбэни засмеялся:

– Ну, во-первых, сегодня не день Гая Фокса, так что ничего особенно знаменитого мы вам предложить не можем, но фруктовый пудинг будет обязательно – рецепт, как вы понимаете, тоже корнуолльский, хотя весь Лондон бредит хэмпширским пудингом… И, кстати, вот эта коллекция вермутов – специально для вас.

Позиция позволяла Диноэлу, не нарушая никаких правил, разглядывать Мэриэтт сколько душе угодно, и тут он сделал очередное открытие, от которого у него сразу по нескольким местам пробежал холодок. У надменной злючки были не только умопомрачительные глаза – платье с вышивкой не делало никакой тайны из ее фигуры, и фигура это была именно того типа, который заводил в Диноэле механизмы, совершенно недопустимые за этим столом.

Но не в этом, ах, не в этом было дело! Никакая красота не могла вот так вдруг взять да и сразить Диноэла, насмотрелся он в своей жизни на красоту и прочие чудеса. Дело было в том, что над всеми этими прелестями витала густейшая начальственная аура, да что там витала – бурлила и била ключом, шевеля воздух как марево над раскаленной в жаркий полдень крепостной стеной. Диноэл с ужасом почувствовал, как преступный вирус сердечной слабости начисто спалил и второй фильтр его душевной обороны. Дикая, невозможная мысль шальной искрой проскочила в его голове: «Если она захочет, я буду с ней спать».

– Леди Мэриэтт, – сказал он, осторожно покашляв, – простите за смелость, но мне очень интересно. У вас в Хэмингтоне своя лаборатория?

– Она там проводит дни и ночи, – ответил за невесту Корнуолл. – По-моему, дай ей волю, она бы вообще оттуда не выходила. Знаете, каких трудов мне стоит вывести ее хотя бы в театр?

Тут Мэриэтт вступила в беседу.

– Не хочу никого обидеть или показаться бестактной, но я чего-то все-таки не понимаю, – сказала она. – У меня два вопроса. Первый к нашему гостю. Вы и ваша организация превратили целую нацию в подопытных крыс, путем насилия, попирая все человеческие законы. И как вот с таким на совести вы себя чувствуете в этих стенах? А второй вопрос к тебе, Олбэни. Тебе не странно сидеть за угощением и шутить с главным представителем оккупационной администрации?