Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

– Дайте мне пистолет.

Но тут девушки дружно уперлись.

– Ты обращаться-то с ним умеешь? – спросила Алексис. – Сама не застрелись.

Эшли тоже скептически покачала головой.

– Не стоит. Ты принцесса, твое имя сделает больше, чем любое оружие.

Мэриэтт бросилась домой, в Хэмингтон, и, снаряжаясь в путь-дорогу, вдруг остановилась и замерла, уронив руки и неподвижно устремив взгляд в окно. К ней пришло не прикрытое никакими отговорками понимание того, что возвращаться, может быть, и не придется. Но ведь и в самом деле – зачем возвращаться, если твердо знаешь, куда ехать? Мэриэтт присела, потом встала, собрала всю нашедшуюся под рукой документацию, все записи, все флэшки, все черновики отчетов и все затолкала в рюкзак вместе с картой и термосом, затем спустилась на стоянку, оседлала гравицикл и, безрассудно загнав аккумулятор, как лошадь, к полуночи уже входила в распахнутые ворота замка. Она прошлась по безлюдным этажам, заглянула в открытый, по непонятным причинам, кабинет Ричарда, снова спустилась в нижний зал и там, у внутренних дверей, нос к носу столкнулась с вымотанным и погруженным в невеселые размышления Диноэлом.

Естественно, он заметил ее первым.

– Надо же, какая теперь у Ричарда охрана, – сказал Дин, обнимая ее. – Как ты здесь очутилась?

– Я волновалась, и твои девушки посоветовали поехать самой.

– Да, да… Какое сегодня число?

– Двадцать второе.

– Что ж, уже неплохо… Ты наверху была? Есть там кто-нибудь? Внизу никого, и кухня пустая. Они, сволочи, всю еду с собой унесли и забаррикадировались в пакгаузе за часовней. А я есть хочу – умираю, оголодал, как собака, а на синтетические концентраты уже смотреть не могу.

– Я ничего с собой не захватила… Господи, ты даже похудел. Подожди, но у тебя все в порядке? Удалось что-нибудь узнать?

– Удалось, – вздохнул Дин, по-прежнему удерживая ее за талию, но глядя в сторону. Они стояли на серебряном языке лунного света, падающего через распахнутые ворота, и еще два таких же дымных призрачных столба из бойниц пробивали пространство у них над головой и упирались в парапет площадки второго этажа.

– Мы были правы, – сказал он. – Это портал. У Ричарда есть выход в тысячи и тысячи миров. В чертову прорву Вселенных. Между этими мирами публика носится косяками, а он хозяин такого прохода и берет за это деньги. Вот откуда его золото… Но это не главное. Главное то, что в этих пространствах есть ты, есть я, есть Земля, есть Тратера – множество вариантов, в точности похоже, не в точности… Есть мы, не совсем мы, старые, молодые… любые. Представляешь, какие открываются возможности? Вот она, его машина времени, экологичная, как чертова мать, наступай на каких хочешь бабочек… Можно запросто заглянуть в будущее, можно разыграть любой сценарий, можно даже затащить сюда нужного персонажа, никакая экспертиза не отличит…

– Или мотоцикл с клеймом, – прошептала Мэриэтт.

– Да, твой мотоцикл… Заправляет этими делами один местный авторитет, я с ним познакомился, он звал меня к себе… Они с твоим дедушкой большие друзья, так что проблем тут нет. Теперь Ричард добился зед-куба и может творить вообще все, что угодно, ему уже никто не указ. Для этого мы с тобой и были ему нужны, для его сценария. Ты говоришь мне, я сообщаю начальству, и Ричард полновластный хозяин, «спасибо» говорить никому не нужно…

– Но почему? Если все в его руках, разве нельзя было сделать все то же самое гораздо проще и быстрее?

Диноэл кивнул.

– Я тоже никак в толк не мог взять – Скиф мне объяснил.

– Ты и Скифа встретил?

– Да. Фестиваль старых друзей, масса восторгов… Он и Скифа надул, тот для Ричарда всю эту комбинацию и разыграл, ученая голова… Так вот, фокус в том, что у твоего дедушки со свободой выбора тоже не ахти. Он раб этого самого сценария. Надо очень точно выдерживать схему событий, иначе все пойдет вперекос. Поэтому Ричард и городил такой огород, никак иначе, ни раньше ни позже, видимо, не получалось, куда-то не туда выворачивало, выходило из-под контроля. Скиф прав, думаю, что всех причин и сам Ричард не знает.

– И что теперь с нами будет?

Дин пожал плечами.

– Да ничего. Твой дедушка добился чего хотел, мы больше никому не интересны, отработанный материал. Черт его, конечно, знает, но захоти он от нас избавиться, мы бы тут сейчас с тобой не стояли. Поживем – увидим. Теперь мы свободные люди. Слушай, я сейчас умру от голода. Постой, у Ричарда в кабинете был холодильник. Наверняка там что-то есть. Давай-ка поднимемся наверх, в такой день – то есть ночь – его величество нас простит.

Уже совершенно пренебрегая всякой осторожностью, они поднялись по правой лестнице на второй этаж. Королевский кабинет располагался в торце восточного крыла, глядящего на тот самый гористый берег, который англичанин в разговоре с англичанином охотно назовет шотландским, но упаси бог так выразиться в беседе с шотландцем. Именно отсюда, по Тимберлейкским Бродам, будущий король Ричард вторгся в Англию во главе полчищ все тех же шотландцев. Вследствие того, что эта часть замка, в хэмингтонском архитектурном стиле, представляла собой полубашню-полуэркер, комната вышла в форме неправильной половинки шестигранника. Диноэл бесстрашно включил свет. Кабинет был обставлен на редкость скромно, даже аскетично: стол, наводящий на мысль об аэродромах, пара книжных полок со справочниками, зачем-то много офисных перегородок с фотографиями знакомых светил науки, лампа, стулья – собственно, и все.

Вожделенного холодильника не было.

– Да чтоб ты пропал, жадюга, – проворчал Дин. – Раз уж такой всеведущий, трудно было оставить пару бутербродов?

Он уселся на необъятный стол и привлек Мэриэтт к себе.

– Котенок. На тебе лица нет. Слушай, я сам понимаю, что дело дрянь. По тем коридорам между пространствами гуляет Кромвель, причем целыми табунами – сама понимаешь, что это значит. Да, нас использовали в грязной игре. Но давай не будем умирать раньше времени. Сказано ведь: и Карфаген пал, и от Ниневии остались одни развалины, и все же, друг, выше голову! По крайней мере, теперь мы знаем, каков их джокер, и руки-ноги у нас покуда целы. Я сам теперь Проводник хоть куда, не боги горшки обжигают.

Эх, не то говорил Диноэл, плохо он понимал, что происходит в душе у его возлюбленной. Она ждала от него других слов. Дин давно привык и сжился с двумя вещами, двумя непреложными аксиомами: его профессия вполне рутинно включает в себя элементы непостижимого, а во-вторых, это ремесло плотно переплетается с политикой, даже срослось с ней, а политика – штука лицемерная и бессердечная, мало считается с жизнью отдельного человека и с моралью соотносится плохо.

– Уж эти мне патриоты, – сказал он. – Я и сам патриот, но Скиф в чем-то прав – любая ортодоксальность всегда как-то скверно попахивает.