Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

Разумеется, надежды оказались чепухой, никакой элитой они не стали, ничьими планами это не предусматривалось, и он еще тогда, еще полудетским чутьем разобрал, что вся эта затея – допущенная чьим-то властным недосмотром компенсация психопатических комплексов одного-единственного человека. Хелен бойко самоутверждалась, наверстывая свои жизненные провалы, Диноэл не скрывал своего юмора по этому поводу, и она быстро поняла, что ему удалось заглянуть под ее личину энтузиазма и непредвзятости. Он был весел, по-юношески жесток и прав – а такое простить совершенно невозможно. Что поделаешь, не любят всевозможные лидеры, фюреры и диктаторы, когда кто-то проникает за кулисы их маленьких театров. Преподаватель лютой, но тщательно скрываемой ненавистью возненавидел своего лучшего ученика.

Более всего Хелен – кстати, а сколько ей тогда было лет? – любила играть в объективность. Она обожала изображать мудрого, демократичного Учителя, а временами – просто Бога. Она сразу же заявила – равный ко всем подход, никаких группировок, никаких любимчиков. Те, кто поумнее, тут же закричали, встав вокруг нее, – да, да, равноправие, мы сами станем за этим следить, мы не допустим – и немедленно образовали ту самую мафию фаворитов, с которой так пылко клялись бороться. Дин в этот ближний круг не вошел. Он был постарше, уже побывал в экспедициях, уже пропитался вольным духом Контакта, и традиционная для полевиков неприязнь к начальству успела пустить в нем глубокие корни.

Так что, и про Хелен тоже писать? Диноэл с сомнением покачал головой. Тогда надо лезть в архивы – по меньшей мере уточнить даты. «Клинт», упрятанный в кейс и запертый в подвале, утратил дар речи, но его ехидный смех было очень легко себе представить: «Глядите, какой архивный работник у нас выискался!» Дин сцепил зубы. Черт с ним, возьмемся за то, что знаем на самом деле.

«Мое, так сказать, боевое крещение состоялось в Шайонском лабиринте, летом двадцать второго года». Погоди, или двадцать четвертого? Он закусил губу и яростно поскреб бровь. С Франческой они тогда еще женаты не были, значит, все-таки двадцать второй… Постой, а про Франческу тоже надо будет писать? В ту пору она была совершенно безбашенная девка с набором искросыпительных вывихов в мозгу, и как про это рассказывать? Черт с ним, пошли дальше. «Лабиринты подобного рода являются своеобразной визитной карточкой цивилизации Предтечей, лишний раз доказывающей, что Предтечи или сами были в значительной степени человеческими существами, или в своей деятельности ориентировались на таких существ».

Тут Диноэл наконец почувствовал под ногами сколько-то привычную почву, и пальцы уже веселее заскакали по клавишам.

«Это трехмерные, обычно каменные структуры, масштабов от скромных до поистине циклопических, расположенные на глубинах, как правило, от двадцати до ста метров и поэтому легко читающиеся даже при первичном сканировании. Служат они замками, а зачастую и хранилищами так называемых рабочих сфер, где обычно находятся артефакты, имеющие отношение либо к транспорту, либо к энергетическому обеспечению. Активной и наиболее неприятной для исследователя частью лабиринта является устройство, именуемое «зубом Будды», он же «шахматы», он же «уборщицы», он же «пазлы» и так далее. «Зуб» – это подвижный элемент (их всегда два или три), способный быстро перемещаться в любых направлениях и создавать компрессионные тупики, выйти живым из которых никому пока не удавалось. Соблазнительно, а порой и неизбежно использовать эту штуку в качестве лифта, но должен сразу предостеречь – «уборщицы» обладают свойством встраиваться в стену прохода и активизировать, то есть превращать в «зуб» какой-то из соседних участков. Этот пассаж многим стоил жизни. Зная алгоритм перемещений «уборщиц», вы можете беспрепятственно дойти до рабочей сферы и вернуться невредимым, зато нежеланный гость, не имеющий ключа, практически обречен».

Тут ему вспомнились недавние приключения.

«Недавно я наблюдал один из вариантов «зуба» в виде подвижных мостовых платформ. Модификация весьма необычная, но принципиальный алгоритм сохраняется».

Тут Диноэл даже увлекся.

«В Шайоне, сразу за входной круглой дверью, обратите внимание на небольшую секторную амбразуру справа от центрального подъема. Через нее просматривается первая камера и левая стена следующего зала. Правая сторона как камеры, так и зала, остается в мертвой зоне, однако присутствие враждебных элементов там маловероятно…»

Ах черт, теперь выходила инструкция. Но пусть даже и так, а вот зачем их тогда понесло в этот Шайон? Вроде бы там пропал аккумуляторный блок, или… или нет? Нет, постой, аккумуляторы – это Эр-Рияд, а в Шайоне они в рабочей сфере поджидали каменный резак с рыбкой на рукояти, и рыбка эта… что-то там такое. Вот какая стрельба потом была в верхнем ярусе, он помнил в деталях. Да что же это, господи. Как про это писать? И потом, дальше надо будет говорить о том, что я-де оказался единственным, кто разгадал алгоритм хода этих самых «зубов Будды», и не просто разгадал, а умудрился заклинить оба, сам не знаю как… но выходит как-то уж совсем нескромно. А дальше еще хуже – как, интересно, поведать читателю, что практически сразу после штурма вдребезги напившейся Франческе стрельнуло в голову отдаться ему как раз на этом «зубе», на который она предварительно демонстративно помочилась в самой что ни на есть откровенной позе, и дальше, при свете походных фонарей Диноэлу представилась возможность полюбоваться всем комплексом ее татуировок сверху донизу, а «зуб», в самый неподходящий момент, возьми да шевельнись?

Дальше пошло еще хуже. С великими страданиями набросанный план будущих сочинений открыл странную закономерность – сами воспоминания и их календарь почему-то хранились в памяти отдельно, и эти две линии упорно не желали пересекаться. Впечатления и детали никак не желали согласовываться с датами. Более того, сплошь и рядом обнаруживалась неразрешимая путаница, или просто, более чем существенные отрезки времени, ничем в памяти не заполненные – вот застрели, если помню, что там творилось в сорок восьмом. Диноэл едва ли не со страхом обнаружил, что точно не помнит, в каком же году они с Черри поженились. Словом, волей-неволей приходилось лезть в годовые и экспедиционные отчеты, а от одной этой мысли начинали ныть все кости одновременно. К Дину пришло чувство, будто он голыми руками пытается сдвинуть с места нечто кошмарное и непосильное.

От внимания Мэриэтт эти муки творчества, естественно, не укрылись, и она осторожно сказала:

– Послушай, возьми себе соавтора. Вон, посмотри, у тебя почта завалена предложениями от издательств. Тебе дадут кого угодно.