Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

Но Диноэл и вообразить не мог ситуацию, в которой он делится своими воспоминаниями с незнакомым человеком.

– Это какому-то журналюге я расскажу, как мы со Скифом двое суток ползли по трубам «Уранового Мула» и уже считали себя покойниками? А он из этого устроит увеселение для публики? Да я и не знаю, о чем можно рассказывать, а о чем до сих пор нельзя.

По темнеющему, отчужденному взгляду Дина Мэриэтт поняла, что он уходит в себя, а таких его состояний она боялась, поэтому тут же сменила тему:

– Хорошо, тогда займись, как собирался, палеоконтактом, Драконами. Начни со своей операции «Минотавр» – это будет интересное вступление, и очень неожиданное.

Диноэл до некоторой степени смутился:

– Да, но тут нужно поговорить со специалистами.

– Вот это я могу тебе организовать. Я знаю ребят, которые занимаются этой темой – или, по крайней мере, чем-то в этом роде. Это ведь тоже нейрокибернетика.

Пока Мэриэтт договаривалась о встрече с учеными, Дин все же отправился в архивы. Это заведение было ему хорошо знакомо, однако и тут поджидали каверзы и неприятности. Архивы, и уж тем более архивы СиАй – это особый мир с собственными непростыми, а порой суровыми законами. Раньше Диноэл приходил сюда с подробной буквенно-цифровой лоцией, составленной Скифом – вот кто чувствовал себя в здешних многомерных микро- и макрокосмосах как рыба в воде, – и потому никаких трудностей не возникало. А сейчас, едва подступившись к каталогу, он с первого шага запутался в системах поиска – их оказалось шесть штук, и какая ему нужна, и что такое ветви классификации, пришлось разбираться долго и мучительно. Первым делом выяснилось, что у него отобрали допуск класса F – доступ к оперативной информации высших уровней секретности. Понятное дело, Скиф решил подстраховаться от вероятных сюрпризов со стороны бывшего коллеги – теперь невозможно было определить, какие каналы контролируются, какие – нет. Но дальше еще хуже, он застрял наглухо. По заданным тематикам открылся неоглядный океан ссылок, в котором утонули даже его собственные отчеты. И это только по официально запланированным экспедициям; что же касается всевозможных бесчисленных предприятий, возникавших спонтанно, по ходу дела, то из них он не нашел вообще ни одного, поскольку понятия не имел, каким индексом они обозначены и под каким номером в какой реестр внесены. Во многие операции его вводили с середины, другие проходили под грифом других ведомств – черт ногу сломит, и это не считая того, что часть найденных дат вызывали протест и изумление.

Встречались и фотографии, но они сбивали с толку еще больше. «Он что, тогда еще был жив?», «Их я знаю, а это, черт побери, кто такой?» Выход оставался только один – брать свое личное дело и, подробно вникая во все сноски мелким шрифтом, шаг за шагом, пункт за пунктом воссоздавать свой жизненный путь. Дину показалось, что на него наваливается громадная, неподъемная глыба. Он не был ученым и не знал, что задача как раз и заключается в том, чтобы шаг за шагом, год за годом, преодолевать вот такие, кажется, непреодолимые препятствия, что архивный поиск есть наука и нуждается в грамотном профессионале. Вдобавок, каким бы мастером вникать в детали Диноэл ни был, он совершенно не представлял себе, что такое долгая, кропотливая работа. Весь опыт его жизни, в чем он, как сказал классик, «истинный был гений», строился на том, что именуется экпресс-методиками, на выигрывании времени, когда любое промедление грозит проигрышем и гибелью.

Пока Дин ломал голову над всеми этими проблемами, Мэриэтт сдержала обещание и договорилась о встрече с ее коллегами нейрокибернетиками, занимающимися экзоэкологическим моделированием. На далеком севере Европы, среди скал и гейзеров, за толстыми стенами никак официально не названной лаборатории (тут Диноэлу помогли все еще действующие допуски СиАй, позволяющие не оглядываться и не терять время на согласование всевозможных градаций государственной и надгосударственной тайны) эти люди пытались создать механизмы, обеспечивающие разуму независимость от метаморфоз среды обитания.

Сама Мэриэтт, прикованная к работе и клинике, лететь, естественно, не могла, Дин отправился в одиночку и, еще садясь в самолет, был полон мрачных предчувствий. Он прекрасно отдавал себе отчет, что о научной стороне дела и двух слов сказать не сможет, и утешал себя лишь тем, что может заинтересовать ученых как единственный на сегодняшний день человек, испытавший действие трансморфологических техник на собственной шкуре. Увы, его опасения оправдались в полной мере. Десяти минут беседы ему хватило, чтобы понять – он напрасно тратит свое и чужое время. Речь шла о таких тонкостях нейрокибернетики, космической медицины и небывалой генной инженерии, что даже человеку с докторской степенью впору было призадуматься – а не лучше ли извиниться и деликатно откланяться. Дину же единственно оставалось делать умное лицо. К счастью, безграничная мощь интуиции позволила не ударить в грязь лицом, в нужных местах он безошибочно кивал, поднимал брови и говорил «да» и «нет», но уже выйдя и сев в машину, он поймал себя на том, что которую минуту одурело смотрит на собственные руки, лежащие на руле, а в голове крутятся диаспорические гомеостаты альфа-ДНК. Единственный разумный вопрос, который он сумел задать и до некоторой степени спасти лицо, был о том, как отличить лабораторию, в которой подобные эксперименты проводятся, от любой другой, тоже имеющей отношение к нейрокибернетике – при условии, если находишь такую лабораторию, мягко выражаясь, в не очень сохранном состоянии. Тут на него взглянули даже с некоторым уважением, после чего заспорили о деталях, вновь выходящими за пределы понимания. Его опыт как очевидца и участника не вызвал у самоуверенных юнцов ни малейшего интереса – биотрансформеры послевоенных моделей эта молодежь считала похороненной в прошлом ветошью, современность вышла уже на совершенно другой уровень, и с таким же успехом он мог бы пересказывать свои впечатления от вождения «Форда» модели «Т».

Поездка основательно выбила Дина из колеи, но сдаваться и вовсе отказываться от своих исследований по Драконьей тематике он не собирался. Он был походный человек и, например, прекрасно помнил, как на ледяном Парфеноне-I им пришлось одиннадцать раз после старта возвращаться на базу. Лиха беда начало, не вся наука в мире исчерпывается экзобиологией, есть еще классическая история и археология. Цивилизация Драконов оставила после себя много, к чему можно приложить мозги такого человека, как он. Зайдем с другого бока, сказал он себе, нечего изобретать велосипед, посмотрим, что уже существует по этому вопросу. Теперь он сам по себе исследователь, знаток, эрудит, археолог, историк, эксперт. Он сам находит данные и сам создает концепции. Для начала надо знать, что уже написано на эту тему. Отныне его путь проходит через специализированные научные библиотеки – то, чем он по юношеской дури всегда пренебрегал.