Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

Тут Ричард поднял глаза и уставился за спину Донована – того немедленно уволокли.

– А это… а это еще что такое?

Глостер поднялся и быстрым шагом направился к крытому подъезду главного входа, обойдя лежащие вповалку четыре трупа с кровавым месивом вместо голов, над которыми еще поднимался едва заметный пар, бросил: «Шон, приберите здесь». У распахнутых настежь дверей, уткнувшись в снег, ожидали своей участи слуги Тиксолла, поставленные охранниками в две цепочки. Ричард подошел к одной из женщин и одним махом поставил на ноги. Перед ним стояла высокая костлявая мулатка неопределимого возраста, внешность которой неопровержимо доказывала правоту старика Дарвина – был, был у человека с обезьяной общий предок, скакавший некогда по скалам и пещерам. Громадные глазищи, наводящие на мысль о «Книге Джунглей», смотрели на регента с неизъяснимым ужасом. Ричард же, напротив, был в полном восторге.

– Чоли, это ты! Вот уж не надеялся! А я, грешным делом, думал, тебя давно на свете нет! Как ты попала сюда из Беркли? Да ты вся дрожишь… Шубу сюда!

На Чоли тут же накинули богатырских размеров бараний тулуп.

– А ты не растолстела с тех пор. – Глостер засмеялся. – Господи, твоя чесночная похлебка – она мне даже снилась. А гороховый суп с беконом, а те штучки, вроде котлет – не помню, как они называются… Ничего вкуснее не ел. Ты помнишь, как подкармливала меня? Во всем этом гадючнике одна ты была похожа на человека.

Чоли потрясенно молчала, не в силах вымолвить ни слова. Было ясно, что худенький робкий мальчик из далекого прошлого никак не мог у нее в голове соединиться с этим облаченным в сталь демоном, с волшебной легкостью сеющим вокруг лютую смерть.

– Да что мы тут встали, – продолжал Ричард. – Пойдем, у меня к тебе предложение. Чоли, иди ко мне поварихой. Война и всякая такая глупость кончается, будешь жить в королевском дворце, управлять помощниками, жалованье – две тысячи фунтов, будет у тебя и почет и поместье, где захочешь, готовить будешь только мне… Соглашайся, лучшего тебе никто не предложит. А где твой сын? Где Маркус?

– В Данбаре… у барона, – едва слышно прошептала Чоли.

– Надо забрать его, там хорошему не научат… Дадим ему образование, он парень способный, а пока побудет при тебе… Соглашайся, Чоли. Прямо сейчас дам тебе в помощники двух толковых ребят. Хамершема ко мне! Это мой начальник тыла, сейчас я вас познакомлю. Соглашайся, Чоли, в Лондоне будешь жить! Твой гороховый суп, бог ты мой!

И надо сказать, эта часть герцогского замысла удалась вполне. Чоли действительно стала главной королевской поварихой, под старость даже получила титул и всю жизнь пользовалась монаршими милостями. Новый хозяин, сэр Эндрю, со вкусом расположился в замке Тиксолл, которым так мечтал завладеть, и тоже не переставал славить доброту и мудрость Ричарда Глостерского.

А вот из затеи с его братом Донни у Глостера ничего не вышло. После всех произведенных манипуляций тот стал быстро чахнуть, и в конце концов пустяковая пневмония, несмотря на все усилия врачей, оборвала многообещающий эксперимент. Ричард был очень огорчен и закатил страшнейший нагоняй всему ответственному персоналу.

Первым, прямо у самых ворот Рочестерского замка, Ричарда встретил дворецкий, служивший еще у прежних Норфолков.

– Заперся наверху в башне. Ни с кем не хочет говорить, кроме вас.

Ричард поднялся наверх, и тут, у коричневой двери, по которой плотно разбегалось прихваченное сквозными болтами кованое кельтское кружево, его дожидалась Урсула.

– Ну, что за новости? – спросил он.

Колыхнув необъятным облаком черных волос, Урсула сумрачно посмотрела в сторону.

– Был разговор. Я сказала «нет». Ну и вот.

Ричард покачал головой, толкнул дверь и стал подниматься по ступеням винтовой лестницы. На площадке, у арки бойницы, он остановился у второй окованной двери, постучал и сказал:

– Лу, это я, открой.

– Там открыто, – отозвался голос изнутри, и Ричард вошел.

Шестигранная, практически пустая комната объединяла пространства бывшей галереи «навесного боя», толстостенным балконным выступом опоясывавшей всю башню – архитектурного ухищрения, задуманного в не столь уж давние времена осад и крепостных арбалетов. Король Англии, его величество Эдуард VI сидел на подоконнике переделанной в окно широкой бойницы, под проемом которой не было ни карниза, ни даже стены – лишь короткий, почти вертикальный каменный откос, и дальше – сорокаметровый обрыв до самой земли. Это был явный знак, и Ричард этот знак оценил вполне. Рядом с королем стоял небольшой переносной террариум с автономным обогревом – там расположился Мистер Батлер, впечатляющих размеров жаба, любимица короля, которую он собственноручно спас еще в виде полумертвого головастика, выходил и выкормил мучными червями. Теперь Мистер Батлер, проявляя недюжинные интеллектуальные способности, Эдуарда признавал, приветствовал на свой манер и, судя по всему, души в нем не чаял.

– Лу, ну что опять за причуды? – спросил Ричард.

– Причуды все те же, – хмуро ответил тринадцатилетний король. – Ничем новым, дядя, я тебя не удивлю. Просто раньше я говорил, что не хочу быть королем, а теперь скажу, что отказываюсь быть королем. Я хочу уехать – из Рочестера, из Англии, вообще из этого мира и зажить где-то как частное лицо. Я знаю, ты в силах такое для меня устроить. Если ты откажешься, я покончу с собой. Я найду способ. Вот и все.

Ричард взял одинокий стул, стоявший у стены, и сел рядом с Эдуардом.

– Лу, объясни, отчего ты так непреклонен? Ты же все знаешь не хуже меня. Быть королем не так уж плохо. Сейчас у тебя положение, почет, власть, и никаких забот о хлебе насущном. И это даровано тебе уже одним фактом рождения. Если ты превратишься в обычного человека, тебе придется пробивать дорогу самому, терпеть издевательства сверстников, а дети – жестокий народ, надо будет много учиться и работать без скидок и поблажек, доказывать свою состоятельность, мириться с властью идиотов, сносить унижения, неправый суд, заносчивость вельмож, и более всего – насмешки недостойных над достойным. Ты лишишься своей брони.

– Я тоже знаю эти стихи, – невольно копируя его бесцветную интонацию, сказал Эдуард. – Но эта броня не спасла многих и многих от твоих пыток и кольев. Мое положение не принесло мне любви единственной женщины… – Тут он на мгновенье замолк. – Пусть будет так. Пусть будут все эти несчастья, но это будут мои несчастья, по моей вине, и если даже меня убьют, то не из-за этого резного стула на возвышении со ступеньками, на котором, чтобы усидеть, надо непрерывно убивать самому. Это не для меня! Пусть будет так, как ты говоришь, пусть это будет моя судьба. Все равно здесь я не останусь. Ты просил у меня еще четыре года. Я не могу тебе их дать.