Людвиг Вильдт - Неизвестная сигнатура

Элизабет Сугэ… Кто она вообще, и какое отношение ко мне она имеет? Питера Брюса она интересовала наравне с нами тремя. Да, девушка присутствует в моём сознании. Пневмолифт, улыбка, «Капитан, я рада Вас видеть…» Но при чем здесь я и «Серебряная Тень»?

Что касается моего оберлейтенанта, то мы говорили с ним, перед моим последним боем. Мой друг Адольф был предельно откровенен.

— Франц, сказал мне ван Фростен, — я ухожу. Я устал. Я не верю в победу. Я говорил с герцогом, он вполне отдаёт себе отчет о безнадёжности нашего положения. Он отпустил меня. Старина Фридрих считает, что мы, как бывшее пространство Империи, войдём в Ганзейский Союз.

Это была сказка, в которую верили все защитники «Фридрихсхалле», блокированные в каменных мешках дворцового бункера.

— Есть вероятность, что исчезнувший флот Империи попал как раз в руки Ганзы, — сказал я, повторяя то, во что так хотелось верить нам всем. — Кроме того, у ганзейцев есть собственный флот.

— Два «кракена» — не один «кракен», — ответил мне ван Фростен, пиратской присказкой о мощи ганзейских кораблей. — Герцог Фридрих говорил мне, что, по его мнению, интересы Альянса и Ганзы скоро пересекутся. Уже пересеклись. Борьба продолжится с новой силой и смысл её будет всё тот же — поиск компромисса между praeteris и sapiens — или уничтожение одного из видов.

— Или взаимное уничтожение и деградация, — выразил я своё мнение.

— Только я думаю, — продолжал ван Фростен, — что Ганзейский союз просуществует ровно столько, сколько нужно для демонтажа всего, что создала Империя. Альянс не выпустит Ганзу, если ты понимаешь, о чем я. Ты же сам знаешь, что Ганзейский союз — переходная, мягкая форма превращения общества sapiens. Мы биты, Франц. Нас ждут касты миров homo praeteris. Я не хочу себя модифицировать. Не хочу, чтобы во мне жило что-то чужое, или его часть. В прямом или переносном смысле. А может я женюсь когда-то, — тут он сам усмехнулся своей невероятной, в нашей ситуации, мысли, — и у меня будут дети, — он посмотрел на меня. — Я хочу, чтобы они оставались людьми, пусть мы и смертная старая раса без будущего.

— От себя не убежишь, Адольф, — ответил я. — Ты видел, какую награду назначил Альянс за твою и мою голову?

— Я бы столько не дал, ни за твою, ни за мою, — мрачно сказал ван Фростен. — Но выход есть, я сменю с помощью регенератора внешность и отпечатки пальцев, поставлю новые идентификаторы личности и уйду к русским.

— Ты с ума сошёл, — сказал ему я. — У русских гражданская война, это ад, хуже нашего, Адольф. Это когда свои убивают своих. А ты приедешь, как чужой.

— Найдутся планеты, на которых спокойно, — упрямо отвечал мой друг. — Когда ещё туда дойдёт Альянс, и дойдёт ли?

— Гражданская война у русских — это и есть дело рук Альянса, — возразил я. — Как раз потому, что они далеко. И деньги, где ты возьмёшь деньги, Адольф? — спросил я его. — Со сменой личности ты потеряешь доступ ко всем своим счетам.

— И черт с ними, — сказал ван Фростен упрямо. — Начну всё сначала.

— Ты же офицер, — привёл я последний аргумент. — Хорошо подумай, Адольф, можешь ли ты превратиться в фермера, или в ещё что-то гражданское. Ты, Адольф ван Фростен, оберлейтенант гвардейского эскорта.

— Я думал об этом, — ответил ван Фростен. — Подумай и ты, Франц. Хорошо подумай. Империя капитулировала, наше Остзее не выстоит, это понимаем и ты, и я. Это наши последние дни. Хорошо было строить то, что мы называли «Новым миром». Но теперь не будет ни Империи, ни нас, остзейцев. Ты надеешься на то, что Ганза — это общество сапиенс?

Я не знал, что ему ответить. Я не мог сказать самому себе, почему горстка наших людей дерётся и умирает за маленький клочок планеты. Наших имён никто не узнает, а если и узнает, то победители объявят нас преступниками и припишут свои преступления, запретив всякие рассуждения на эту тему. Для меня был выход, но думать я о нём не хотел. Всё, о чём говорил ван Фростен — сбежать, стать другим, — точно не для меня.

— Может, я просто тихо проживу на новой планете, — горячо продолжал Адольф, — а может, там произойдёт что-то такое, что даст нашему миру шанс. Хотя бы один шанс, который нужно не упустить. И за который можно умереть. Искусственные светила, отсутствие экстремальных климатических зон. Много места для всех. Планеты под ключ. Сохранение культурного разнообразия вида сапиенс. «Планеты для тех, кто на них живёт». Так видели мы наш «Новый мир». Таким мы его создавали. Но теперь всё это достанется победителям. Победитель — это Альянс, а не Ганза, Франц! Террисы построят своё общество на наших планетах. Это надолго. Ты же понимаешь, что это хороший способ продлить социальное спокойствие и благополучие на их планетах, решить проблему перенаселённости не сокращением личного пространства, а простой экспансией. А тебя превратят в военного преступника, чтобы развлечь толпу твоей смертью. Или превратят в образцового члена их мира, чтобы сказать — смотрите, как даже такой представитель сапиенс «одобряет и поддерживает». Представь только — ты с новым модным хвостом, жабрами, или крыльями… С красивой длинной клешнёй, растущей из шейного позвонка. Красота!

Адольф, конечно, был прав. Он преувеличивал, рисуя портрет уж совсем откровенного «freneza» [45] уж совсем откровенного «freneza», из касты Диониса — «freneza» (интерлингва) сумасшедший, фрик. из касты Диониса, но в общем был прав.

Все проще, — подумал я тогда. — Для меня всё намного проще.

— Ван Фростен, сказал я ему, — дай мне ещё один день.

— Что даст нам ещё один день, Франц? — с сомнением спросил Адольф, но протянул мне руку. — Хорошо, командир, завтра я с тобой. Но через день… через день ищи меня в русском аду.

В бокс снова вошли. Мне принесли мою форму, суд наверняка будут фиксировать. Народ должен видеть, что судят человека в остзейской форме. Это суд не только надо мной. Ярлык повесят на всех, кто в такой же форме совершал открытия, колонизировал планеты, спасал людей. Люди не поверят, но будут молчать. Суд надо мной, а потом, возможно, и над герцогом, и над кайзером, и над имперскими офицерами флота, даст лишний рычаг Альянсу для давления на союзника. На нас, военных, будут лепить ярлыки убийц. Зритель возможно, запомнит какие-то лица. Но гораздо лучшим маркером причастности, к сфабрикованным доказательствам наших преступлений, будет имперская форма. Узнаваемая, характерная. Предмет гордости имперцев и олицетворение наших технических достижений, которые можно будет украсть и выдать за свои. Это ударит хорошим рикошетом по Ганзейскому союзу — их солдаты носят такую же имперскую форму — только эмблема другая. Как ни крути, а Ганза наша наследница. А если вспомнить, что кайзер Вильгельм когда-то был её простым инженером, то и предшественница. Что же вы наделали, ганзейцы?