Людвиг Вильдт - Неизвестная сигнатура

Перемена моей судьбы была для меня неожиданной. Не скрою, жить хотелось. Моя бравада на трибунале была, конечно, следствием безнадёжного положения.

Потом, ко мне снова пришел знакомый мне ганзеец.

— Капитан Питер Брюс, — снова представился он.

— Бывший капитан, Франц фон Кассель, — ответил я.

— Кажется, у Вас не всё так трагично, как могло быть, — улыбнулся Брюс. Казалось, что он раздумывает, подать ли мне руку.

— Вы думаете? — спросил я, убирая руки за спину.

— Вас хочет видеть один человек, — не стал продолжать тему Брюс.

— Как я понимаю, я не могу ответить «нет»? — я скорее констатировал своё положение, чем спрашивал.

— Можете… Но мой совет — согласиться. Прислушайтесь к нему, капитан, — кивнул Брюс.

— Черт с вами, куда идти? — спросил я безразлично.

— Минуту, капитан, — с ноткой весёлости сказал ганзеец. Маленькая формальность. Вы, всё-таки, пока под арестом. Вдруг Вам захочется свернуть мне шею?

Он вызвал конвой, вошло ещё два стража, меня повели по длинному коридору. Брюс выглядел странно.

— Похоже, что Вы рады, что меня не убили, — сказал я ему.

— А почему я должен быть рад Вашей смерти? — спросил он, и добавил тихо — Я рад, что Вы живы, капитан.

Ну ладно, — подумал я, — рад, так рад.

Потом мы остановились, Брюс провел рукой по стене. Стена пошла вверх, открылся бокс — очень похожий на тот, в котором я был раньше. В центре бокса меня встречал человек, которого я сразу узнал. Это был герцог Фридрих.

— Приветствую тебя, Франц, — сказал герцог.

— Фридрих! — ответил я, мы были давно друзьями и давно говорили друг другу «ты» в неформальной обстановке.

Стена за нами закрылась, герцог окинул комнату взглядом, а потом внимательно посмотрел на меня, и, едва заметно, отрицательно покачал головой, показывая, что нас могут видеть и слышать.

— Ну вот, Франц, — слишком бодро сказал он, пожимая мне руку, — я уже не герцог, а ты уже не капитан моего гвардейского эскорта.

— Ну да, — невесело усмехнулся я, — но повесить тебя попробуют именно, как герцога.

— Ещё поживём, фон Кассель, — сказал уверенно Фридрих, — и давай, не будем пока о грустном.

— Скажи-ка мне лучше, — он указал рукой на неплохие для тюремного бокса кресла, пленник он всё-таки статусный, — ты уже придумал, на какой планете Альянса Претерис ты потратишь свои деньги? Новая жизнь, знаешь ли, новые доступные удовольствия. Или снова Большая игра, только теперь уже как капитан Ганзы? У тебя ведь хватит денег на приобретение хоть майнера, хоть транспортера, хоть круизного лайнера. Говорят, у Ганзы сейчас скидки на проход точек доступа к планетам? «Самое время, чтобы стать другим» как говорят наши новые партнёры из Альянса.

— «Другим», значит отрастить хвост? — улыбнулся я, садясь в кресло и вспоминая картины будущего, нарисованные мне ван Фростеном.

Фридрих говорил что-то не то. И пока, я не понимал, почему.

— Ну зачем ты так, ведь никто не принуждает тебя к модификации, — продолжал он. — Хотя модификация, это маркер «Нового Порядка», не так ли?

— Мне больше нравился имперский «Новый Мир», Ваша светлость. Поэтому, я хотел бы остаться с тобой, командир. Что касается моих денег — их конфисковали решением трибунала.

— Жаль, — вздохнул герцог. — Но я очень рад, что ты жив и свободен, это главное, Франц.

— Да уж, — сказал я, — живому всё хорошо. — А насчёт хвоста — это шутка нашего ван Фростена — где он сейчас? И кто меня спас, Фридрих? Как я остался в живых после боя с этим…. ты знаешь как его звали?

Фридрих кивнул головой и сказал так, чтобы я сразу понял, что он врёт:

— Я ничего не знаю, ни о судьбе ван Фростена, ни о судьбе нашего корабля, Франц. — Фридрих даже не назвал «Серебряную тень», где я был капитаном, по имени. «Наш корабль», и точка. — Всё, что я знаю о твоём подчинённом, — продолжал Фридрих, это то, что он исчез, вместе с кораблём.

Теперь я что-то начинал понимать. Фридрих попытается сказать мне что-то, только не прямо, а в виде какой-нибудь загадки. Такое было у него развлечение, в былые времена.

— Не думаешь ли ты, — подыграл я герцогу, — что он угнал корабль, чтобы сдать его Альянсу?

— Всё может быть, в такие неспокойные времена, — сказал Фридрих, — но пока корабля нет, я думаю, что ни меня, ни тебя не тронут.

— «Серебряная тень» — лакомый кусок, — согласился я. Было такое чувство, что Фридрих вот-вот скажет мне что-то очень важное.

— У тебя сейчас больше возможности узнать и о том, что случилось с «Тенью», — продолжал герцог, — и о том, где наш оберлейтенант. Я тут на досуге, твои стихи вспоминал, — вдруг сказал Фридрих, посмотрев на меня внимательно, — ты же знаешь, как я люблю поэзию.

Вот, началось, — подумал я. Фридрих не просто не любил стихов, предпочитая списки последних научных релизов. Всякий раз, когда на светских приёмах кто-то заводил об этом разговор, обещая прочитать что-то своё он, шутя, говорил мне: «Этот человек меня пугает», а после старался уйти, если это было возможно. Я как-то спросил его:

— Вы не любите поэзию, Ваша светлость?

— Хорошие стихи написаны давно, а в новых нет толку, с тех пор, как люди научились читать и писать, — ответил он мне.

А сейчас Фридрих сам завел разговор о стихах.

— Недавно мне вспомнилось, — сказал мне герцог, — вот это, помнишь?

Это было полушутливое стихотворение, которое я написал после самостоятельного выхода ван Фростена на «Серебряной тени». Тогда ещё предполагалось, что мы оба можем быть её капитанами. Адольф вернулся в полном восхищении, его переполняли чувства. Я написал на стене ангара, под влиянием момента. Возможно, Фридрих хочет сейчас сказать мне что-то о судьбе корабля.

— Конечно помню, — ответил я герцогу, и продолжил:

— Да, — сказал Фридрих, напоминая мне всем своим видом, что стихи — пытка для него, вроде зубной боли, — какая прекрасная строка: «Глаза гиен укажут им путь», ты не находишь?

— Ребята из эскорта потом пели её, на утренних пробежках, — сказал я. — Получилась неплохая кричалка. Ван Фростен страдал немного от того, что корабль, в конечном итоге, достался мне. Рефреном там было:

— Помню, помню, — сказал герцог, морщась, как от головной боли, — но мне больше по душе о гиенах, понимаешь?