Людвиг Вильдт - Неизвестная сигнатура

К действиям повстанцев я относился, конечно, с сочувствием, ещё находясь на службе в Остзее. Пару раз мелькала мысль — бросить всё и поехать к полковнику простым солдатом — десантником. Действие лучше бездействия. Смотреть, вздыхая о высоком, как разваливается мир, в котором ты жил, и который ты обязан защищать с оружием в руках, было просто невыносимо.

Были в действиях русских повстанцев и откровенно смешные для меня моменты. Дело в том, что среди восхищённых соратников полковника Одинцова, как-то появилась мысль о том, что императором должен быть он сам. Сложно сказать, что и кого натолкнуло на эту мысль, то ли колоритная внешность русского полковника, носившего завитые усы, то ли что-то ещё, но идея зажила своей жизнью. На мой взгляд, это было просто глупо, и скорее, навредило образу того Одинцова, которого представляли себе люди, никогда не видевшие его. Ещё более неуместной была, по моему мнению, антикайзеровская риторика Одинцова. Я считал, что наши миры и культуры, такие близкие и похожие, просто обречены быть единым пространством, или уж, по крайней мере, братским союзом.

Хотя, если честно, я не верю в братские союзы и братские народы. Это совсем уж извращённая риторика Альянса. Дружат всегда против кого-то. И когда этот «кто-то» побеждён, союзники начинают дружить друг против друга. Так что, единое пространство, объединявшее бывшую Империю Сапиенс плюс русские пространства было для меня самым правильным планом, рецептом правильного и бесконфликтного существования наших миров.

Колонизация космоса, входившего, так или иначе, в «Новый мир», построенный кайзером, была, в общем, похожей у нас и у русских — освоение планет, торговля, борьба с пиратами. Об этом хорошо сказал Головин, когда вербовал меня на ганзейскую службу: «Находим планеты, зачищаем планеты, защищаем планеты. Иногда продаём планеты».

Но не все понимали, что Империю фон Цоллерны назвали Империей только по своей прихоти. Идеализированные принципы, одной из систем Старой Земли, оказались хорошими клише для создания новой системы. Противостояние с бескрайними — homo praeteris — кристаллизовали эти принципы, ускорили их воплощение на новой основе — только и всего.

Что касается русского пространства — или русского космоса, то он возник на точках перехода, поставленных Эрфиндером, это было бесспорно. Альянс часто использовал в своей пропаганде тот факт, что точки перехода в новых пространствах уступались русским общинам за символическую плату. Общим местом пропаганды террисов, направляемой внутрь имперских пространств, было то, что кайзер «продался русским», был «русофил». Я относился с иронией к этому, как все, кто слышал, докатившуюся до крайней нелепости и бесстыдства, пропаганду Альянса Свободных Миров. Млечный путь огромен настолько, что поражает воображение даже спустя столетие упорной картографии. Места хватало всем. Его и сейчас хватает всем. Мерзкая, отвратительная жадность Альянса, пытавшегося оторвать от бывшей Империи освоенные планеты, чтобы расселить свои полоумные низшие касты, слишком проста. Её не скрыть за потоками примитивной лжи.

Так что, антикайзеровская риторика Одинцова была излишней.

Признаюсь, я давно и несколько раз я говорил с герцогом о возможности поддержать — или спасти вождя русских повстанцев — настолько искренними и честными казались мне его поступки. Фридрих, в целом, соглашался с моими доводами. Мне осталось неизвестным, делалось ли что-то в этом направлении, но похоже, теперь у меня будет вероятность это узнать. Ведь, если отбросить всю лирику до сухого остатка, мне предлагают участвовать в экспедиции, чтобы убить Одинцова, ради того, чтобы сохранить жизнь себе. Даже если представить невероятное — я окажусь настолько гибким и трусливым, что соглашусь убить этого благородного офицера. Надолго ли меня оставят в покое?

Три дня на подготовку . Столько времени дал адмирал Головин. Он наверняка получил эту цифру от капитана-навигатора Альянса, дона Мариано Франциско. В качестве абордажной команды, со мной пойдёт первый, а значит, лучший взвод «гиен», что радует. Я уже хорошо знаю лично их всех. Их лица, поимённо каждого, биографии, привычки, как они дерутся и какие у них рефлексы. Взвод пойдёт под командой майора Рязанцева, а не лейтенанта Гюнтера Лютьенса, что вызывает недоумение, хотя Лютьенс идёт тоже с нами. Этому может быть много разных объяснений и одно из них — желание Рязанцева повидать родную планету. В то, что он преисполнится восхищением и любовью к террисам, бомбившим с орбиты его родную планету, его родной Екатеринодар, я не верю. Так не бывает. В первом взводе меня необыкновенно забавляет лейтенант — медик, Юкка фон Бём, ганзеец — доброволец из Гельсингфорса. Доктор философии, пишет музыку в стиле старой классики. Фанатично любит всё русское, но язык начал учить только на «Святом Андрее». Говорит протяжно, как принято на его родной планете. На первый взгляд тугодум, но это от особенностей диалекта Гельсингфорса. Опасное заблуждение. В первом взводе оказался по праву. У Рязанцева нет фаворитов.

В отсутствие Рязанцева, оставшимися «гиенами» будет командовать капитан Георг фон-дер-Остен-Закен, офицер из семьи, давно служившей как Ганзе, так и Империи, это он рекомендовал фон Бёма на «Святой Андрей». Кажется, они друзья с детства. Рязанцев и офицеры русского происхождения зовут его «за глаза» Гриша. В кают-компании, если по-русски, то он Георгий Александрович, симпатичный малый, я видел раньше его отца несколько раз, сопровождая герцога в Потсдам, в Сан — Суси, но близко познакомиться не довелось. Фамильярничать с собой «Гриша» не позволяет, к людям относится ещё жёстче, чем Рязанцев, любовь своих людей заслуживает тем, что является образцом всего, чего требует от подчинённых. Так что я уверен, что оставшиеся «гиены» будут в хорошем тонусе.

Мари Гамильтон снова просилась на свой, а теперь — мой рейдер «Барон Врангель». Головин отказал наотрез. До неё никому нет дела, все заняты подготовкой. Самое странное, что мне тоже. Бывшие, ближайшие друзья лейтенанта Гамильтон — Рязанцев и Матвеев — сейчас почти игнорируют её присутствие. Скорее всего, это из-за меня. Они снова что-то затеяли и боятся утечки информации, зная о чувствах Мари ко мне. Мари переносит ситуацию стойко, с достоинством. Вспышка слабости, свидетелем которой я был, ей, как я теперь понимаю, совсем не свойственна. Рязанцев говорил мне шутя, что, вроде как, мне «повезло с такой девушкой, а я не понимаю». Прости, Мари, но через тебя тоже может пройти утечка информации от меня самого. Я не уверен до конца, на чьей ты стороне. Прости, но пока, тебя не может быть там, где я. Ни в чём. Нигде.