Людвиг Вильдт - Неизвестная сигнатура

— Прекрасно, — сказал Одинцов. — Так вот о поэзии. У тебя был офицер — его звали Адольф ван Фростен. Хотел бы поговорить с ним?

Конечно, я хотел бы. Если бы только знать, где сейчас Адольф. По-настоящему, только сейчас, за эти несколько недель я почувствовал, как мне не хватает моих ребят.

— Да, — коротко ответил я Одинцову, — только где он?

В этот самый момент «Всадник» слегка вздрогнул всем своим корпусом.

— Посадка завершена, — снова подал голос фон Менгден. — Процентная смесь «кислород-азот» за бортом соответствует норме.

— Прекрасно, — снова сказал Одинцов, вид у него был загадочный.

Я посмотрел на Рязанцева — тот тоже состроил хитрую физиономию.

— Команде — разрешение покинуть корабль, — отдал приказ Одинцов. — Пойдём, Франц, — сказал он мне.

Коридоры «Всадника» показались мне длинными и бесконечными. Впереди меня топали своими гравиботинками, по рифлёному полу «Всадника», черно — белые «гиены» Рязанцева, вперемешку с черно-жёлто-белыми, как осы, русскими десантниками. Потом мы разделились. Основная масса солдат, тащившая использованное оборудование и пустые ящики-кофры для боеприпасов, пошла вниз, по широкому грузовому пандусу. Мы втроём, свернули влево и вышли, сквозь скромный, парадный выход рейдера.

В огромном, посадочном ангаре линкора «Орёл», внизу, у трапа рейдера «Всадник», ставшего вдруг совсем крохотным, я увидел несколько фигур. Они тоже казались совсем маленькими. Но я сразу узнал их.

Я спустился по трапу, следом за Одинцовым. Трое из четверых, встречавших нас, просто молча обняли меня. Конечно, им было, что сказать мне — и Адольфу ван Фростену, и Патрику Гордону, и Адаму Вайде. Но мы вчетвером — всё, что осталось от гвардейского эскорта герцога Остзее — просто молчали. Обнялись и стояли нос к носу. Потом мои друзья расступились, и я увидел ту самую девушку.

— Лейтенант «Небесной Канцелярии» герцогства Остзее, Элизабет Суге, — сухо представилась она, и вдруг сказала, совсем как тогда, в пневмолифтах бункеров Кёнигсберга, перед боем. — Капитан, я рада Вас видеть!

Она подала мне руку. Я снял перчатку, и подал ей руку в ответ. Её рука была тёплой и непривычно нежной.

— Я тоже рад Вас видеть, лейтенант, — сказал я. — Искренне рад, что Вы живы. И благодарю Вас за всё, что Вы для меня сделали.

— Так ты уже знаешь, капитан? — удивился ван Фростен.

— Как не знать, друзья, — ответил я ван Фростену, не сводя глаз с Элизабет. — Благодаря вам я жив.

Глаза у Элизабет Суге были усталые, как у человека, который на допингах много дней. Так выглядят иногда десантники, после девяноста дней тяжёлого, боевого выхода. Сколько же ты дней не спала, лейтенант Сугэ?

— Гм, какие же вы, всё-таки манерные, остзейцы, — сказал стоявший рядом Одинцов. — Элизабет, давайте хоть я Вас обниму.

— Geh weg, Odintzoff [66] Geh weg, Odintzoff — пошёл вон, Одинцов… …kein Körperkontakt, keine Umarmung — не приближайтесь ко мне, ни каких объятий. , — сказала Элизабет, поморщившись в шутку и улыбаясь, — Я же говорила тебе, пошёл вон — kein Körperkontakt, keine Umarmung. — Улыбалась она красиво, но какой-то очень знакомой улыбкой.

— Ладно, ладно, — Одинцов сделал жест рукой, — и всё-таки, помните, как у Вас говорят, — Ich bin zu Ihrer Verfügung [67] Ich bin zu Ihrer Verfügung — я в Вашем распоряжении. .

— Я говорила Вам, что Ваше гортанное «р» желает желать лучшего? — спросила Одинцова, шутя, Элизабет. — Всё потому, что вы недостаточно настойчивы.

«Р» Элизабет произнесла по-русски, от усталости получилось похоже то ли на рычание, то ли на урчание: «р-р-р…» Все, кто стоял рядом, заулыбались, глядя на неё. Кажется, у неё был дар превращать усталость в бодрость, а плохое настроение в хорошее.

— Это ничего, — ответил Игорь Одинцов, с удовольствием глядя на Элизу. Неожиданно для меня он превратился, на какое-то время, из полковника и грозы пиратов, в мальчишку — кадета. — У меня зато «р» наступательное, а у многих оно правильное, но отступательное.

— Элиза засмеялась и бросила в него своей перчаткой. Одинцов словил её, и, тоже смеясь, подал ей обратно.

В это время, на трапе, появились лейтенант фон Бём и Рязанцев. За ними, затянутые в сетки для пленных, шли три терриса, взятых Рязанцевым в плен. Павел пристегнул их контактным креплением с одной стороны к себе, с другой — к фон Бёму.

— Здравствуйте, Павел, — сказала Элизабет, помахав рукой Рязанцеву.

— Привет, принцесса, — махнул рукой Павел в ответ. — Видите, — он показал рукой в нашу сторону, — привёз Вам, что обещал.

Мне почему-то показалось, что речь обо мне. А Элизабет, которая лейтенант Сугэ, кажется, давно со всеми знакома.

— Не махайте так руками, — почему-то недовольно сказала Элизабет Павлу. — У вас же на руке крепление к «Фау — 5!» Если будете так изображать мельницу — сетка порвёт Ваших пленников в куски.

— Слушаюсь, принцесса, — согласился Рязанцев, но всё равно снова дернул руками.

Русские, в частности Рязанцев, часто называют всех подряд девушек принцессами. Как я понимаю, это что-то вроде нашего «Mein Schatz» [68] «Mein Schatz» — «Моё сокровище» — обращение к любимому человеку. . Хотя, честно говоря, Элиза того заслуживала. Она говорила, как принцесса, смотрела, как принцесса. Даже кидалась перчаткой как-то по-особенному. Я не заметил этого тогда, во время осады Фридрихсхалле. А теперь — меня это приятно удивило, но не более потому, что…

Потому, что всё это время я молча смотрел в пространство за «Всадником». Там я увидел знакомый до боли, до мурашек по коже, до чувства, такого же сильного как любовь, силуэт корабля. Прожектор подсветки был направлен на рельефную, словно бы откованную простым молотом, надпись, древним, готическим шрифтом: «Folge, wie ein Schatten» [69] «Folge, wie ein Schatten» — «Следуй, как тень». . Там стоял мой корабль. Моя «Серебряная тень», Mein «Silber Schatten».

— Я же обещал тебе сюрприз, Франц, — сказал, уловив направление моего взгляда, Одинцов.