Людвиг Вильдт - Неизвестная сигнатура

— Полковник Одинцов — мой друг и хороший человек. Поверьте, Илья, — мягко сказал я Афанасьеву, — что у него, как и у Вас, наверняка есть свои убеждения и стереотипы.

— Да я и сам так думаю, — помедлив немного с ответом, сказал Илья, легко топая тяжеленными гравиботинками по рифлёному полу огромного коридора, похожего на улицу. — Поэтому я и рискнул, поэтому и вёл своих людей к нему, чтобы прийти на помощь. Но как-то не сошлись мы вчера.

— Уверен, что время всё расставит на свои места, — нейтрально сказал я, просто поддерживая беседу. — Общие цели сближают, а они у нас сейчас одинаковые.

— Ты со мной на Кушку идти не передумал, капитан Франц? — вдруг спросил Афанасьев, перебрасывая ШВАК, который он зачем-то взял с собой, из руки в руку.

— Знаешь, Илья, — ответил я ему, слыша, что он перешёл на «ты», — я только вчера нашёл эту самую Кушку на карте. Не спорю, место интересное. Но мне нужно ещё время.

— Я тут о тебе справки навести пытался, — сказал Илья. — Никто не знает капитана Франца ле Форта, но знают фон Касселя. Это не ты?

— Зови меня пока просто Франц, — повторил я ему дружески, — а там время покажет, кто я.

— Добро, — сказал он, и махнул рукой своим людям, приказывая грузиться в «Красавицу». — Человек ты вроде стоящий. Если, чего решишь насчёт Кушки, скажешь.

Группа, которую привёл Иса «Сидоров», ещё вчера, после переговоров со мной и Одинцовым, сразу ушла на планету Кубань, сине — зелёный, огромный глобус, на фоне которого колоссальный «Орёл» казался совсем крохотным. Люди Исы ушли на остров Тамань, и по всей видимости, занималась ловлей заповедных жемчужных раковин, чтобы окупить рейд. «Красавица» вернулась за Афанасьевым, который остался на ночь на «Орле» и о чём-то долго, как мне сообщил Одинцов, говорил с Виктором Зиньковским, вероятно согласовывая детали.

Около трапа рейдера «Красавица» я увидел нескольких людей, очень похожих на Ису. Их доспехи были выкрашены в красивый, ярко-зелёный цвет, вооружены они были, как и все русские, ШВАКами. Колоритные, большие чёрные бороды на их лицах выглядели, на мой взгляд, нелепо, и даже комично. Но — у сапиенс разные обычаи, несмотря на существование абстрактных прототипов, о которых мы говорили вчера с Игорем Одинцовым.

— Тебе Иса нужен? — спросил один из «зелёных», внимательно глядя на меня. — Мы его братья. Говорил он на русском, со специфическим гортанным акцентом, так, что у него получилось «Ми иво браття». — Меня Махмуд зовут — добавил он, — Махмуд Магомедов.

— Нет, Махмуд, — ответил я ему, — спасибо, но Иса мне пока не нужен. Может потом увидимся.

Вчера, после переговоров с Исой и Афанасьевым, я заснул, как убитый, прямо в кают-компании. Как я увидел, проснувшись утром, кто-то набросил на меня плед и оставил тубус с апельсиновым соком, который утром показался мне особенно вкусным. Открыв верхний герметичный колпак, я увидел инициалы L.V.Z. Я не понял, чьи это инициалы, но догадался, кто приходил ко мне утром.

Я понадеялся, а многим из нас с утра свойственно верить во что-то хорошее, что это Элиза позаботилась. Приняв душ, и приведя себя в полный порядок, пошёл её искать. Вообще-то, я спешил к ней, она должна была быть на «Серебряной тени», встреча с Афанасьевым и «братьями» произошла случайно. Поэтому, я прошёл ещё метров пятьсот, в направлении внушительного силуэта, как и вчера, накрытого спецтканью. Одинцов успел расставить вокруг охрану.

Мой корабль узнал меня и спустил трап, что вызвало некоторое оживление у стражи, стоявшей вокруг моего корабля. Многих из них я уже начинал узнавать по лицам, как и они меня.

— Спокойно, ребята, — сказал я им. — Просто иду к себе домой.

Это не было большим преувеличением. Я зашёл на «Серебряную тень» с таким чувством, какое бывает у бродяги, много лет не видевшего свой дом. Я скучал за «Тенью», как за живым человеком. Больше, я мог бы скучать, наверное, только по Элизе. Я искал её, предвкушая ту самую радость, которую испытывал всякий раз, когда видел её. С тех самых слов, прозвучавших в бункерах Кёнигсберга: «Капитан, я рада Вас видеть». С этим чувством, я безрезультатно искал её, заглядывая в каждое новое помещение на корабле, пока не зашёл в медотсек — но она только качнула отрицательно головой:

— Не мешай, Франц.

Элиза возилась с Сашкой, рука у мальчишки к вечеру будет как новая. Малых регенераторов, с другими ранеными, я не увидел, спросить о них Элиза мне тоже не дала.

— Одинцов, спроси у Одинцова, — сказала Элизабет, не поворачиваясь. Она была одета в хирургический гермокостюм, Сашка спал в характерного цвета, зелёном, регенерационном растворе, к его руке тянулись щупальца манипуляторов.

Около выхода из манипуляционной комнаты, я нашёл мобильный блокнот и стилос, лежавший рядом. Настроение было хорошим — я написал кратко: «Спасибо за прекрасное утро». Удалил, подумав, что получается слишком интимно. Следующий вариант: «Спасибо за апельсиновый сок, Элиза!», я тоже удалил, как дурацкий. В конце концов, остановившись на варианте: «Больше всего на свете я люблю апельсиновый сок. F.v.K»., я оставил моби на самом видном месте и, довольный своей ребяческой выходкой, пошёл к Одинцову, который с утра прислал мне маркер своего местонахождения, на всякий случай.

Одинцова я нашёл на посадочных площадях космопорта.

— Твоих раненых я отправил на бывший транспорт «Флора», взятый на абордаж людьми Афанасьева, — сказал он. Так что, при определённых обстоятельствах, это твоя собственность. Элиза сказала, что отправка раненых — твоя просьба. Транспорт пойдёт на Троицу, забрать раненых сможешь там.

— Троица это где? — спросил я.

Одинцов понимающе кивнул.

— Небольшая планета, низкая гравитация, искусственная атмосфера, около Архангельска.

— Почему я о ней не слышал? — ответ Одинцова заставил меня удивиться.

— На картах планеты нет, — сказал Одинцов. — Троицей называется потому, что там кадетский корпус, исследовательские лаборатории и комплексы по производству оружия. Три в одном. Заведует всем некто Андреас Виниус. Имя что-то говорит?

— Ганзеец? — высказал я предположение.

— Террис, — ответил Одинцов. — Бывший террис. Полное имя: Андреас Дионисзоон Виниус.

Я недоумённо посмотрел на него.

— Только не напоминай ему об этом, — сказал Одинцов, — не любит. Слишком у него «красивая» биография. Говорит, «ошибка молодости». Между нами, большой друг Федора Алексеича.

Федор Алексеич — это, конечно, ганзейский адмирал Головин. Интересные друзья у ганзейских адмиралов, подумал я. Но пора уже перестать удивляться тому, что творится у русских.

— Виниус, так Виниус, — ответил я Одинцову. — Мне тут пришла в голову мысль: что мы будем делать с пленными? У нас три терриса — сераписа.