Уильям Гибсон - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

— Что такое? — спросил Коннер, смотря на нее.

— Да вот вспомнила, что чашки забыла.

— У Бертона есть, — сказал Эдвард с китайского кресла. Она нагнулся и вынул из прозрачной мегамартовской коробки желтую резиновую кружку.

Флинн поставила термос на стол рядом с белыми проводами, идущими к ее телефону.

— Я думала, контроллер сделан индивидуально для моей головы.

— У тебя волос больше, — ответил Эдвард. — Я напихал сзади бумажных салфеток и придерживал его у Бертона на лбу. Вместе с соленой мазью вроде хватило.

— Отпечатай ему другой. Не хочу, чтобы кто-нибудь пользовался моим. И моей перифералью тоже.

— Извини, — расстроенно сказал Эдвард.

— Знаю, он тебя заставил.

— И я моего сладкого красавчика никому не уступлю, — капризным тоном объявил Коннер.

— Ему там кое-что подобрали, — сказал Эдвард. — Он вернулся сюда на несколько минут, потом ушел снова.

— Перифераль? — спросила Флинн.

— Телепузика, — ответил Бертон за ее спиной.

Она обернулась. Лицо у него было уже почти обычного цвета.

— Чего?

— Шесть дюймов ростом. На экзоскелет, на место головы, поставили рубку, в нее посадили телепузика. Синхронизировали их. Я делал сальто назад. — Он улыбнулся во весь рот.

Флинн вспомнила безголовую белую машину:

— Ты был в той штуке для упражнений?

— Тлен не разрешила мне оставаться в твоей девочке.

— И я не разрешаю. Штаны надень.

Бертон с Эдвардом исполнили что-то вроде танца в тесном пространстве: Бертон протиснулся к вешалке, а Эдвард с кружкой в руке пересел на кровать. Он поднес кружку Коннеру к губам, Бертон снял с вешалки новенькие камуфляжные штаны.

— Есть разговор на минутку, — сказал он и вышел со штанами в руках. Флинн за ним. — Дверь закрой.

Перед трейлером Бертон вытащил ногу из незавязанной кроссовки, продел в штанину, вставил обратно в кроссовку, затем повторил то же с другой ногой.

— Ты выходила там из дома? — спросил он, застегивая ширинку.

— Только в сад. И виртуально, в коптере.

— Там почти никого на улицах. Заметила? Самый большой город Европы. Видела кого-нибудь?

— Нет, только в одном месте, но это вроде туристического аттракциона, и Недертон потом сказал, там почти все ненастоящие. И слишком тихо во дворе. Для города, в смысле.

— Меня Тлен тоже катала на коптере, пока тот, с косичкой, налаживал моего телепузика для экзо.

— В Чипсайд?

— Никаких чипсов я не видел. Мы пролетели над рекой, низко. Плавучие острова, что-то типа приливных электростанций. Но за все время я видел пятьдесят, от силы сто человек. Если это были люди. Как в старых исторических играх, до того, как научились делать толпы. Если это не игра, то где все?

Флинн вспомнила, как сама подумала о том же, когда впервые поднялась над городом в коптере.

— Я ее спросил, — сказал Бертон.

— И я. Что она тебе ответила?

— Что людей сейчас меньше, чем было в наше время. А тебе?

— Сменила тему. Она объяснила, почему меньше?

— Пообещала объяснить, когда будет время.

— А ты что думаешь?

— Ты заметила, она считает, что у них всё — отстой?

— Она тебе сказала?

— Нет, но по ней видно. Ты заметила?

Флинн кивнула.

Бар был заперт. Недертон снова прижал большой палец к стальному овалу. Ничего не произошло.

Однако он заметил, что ничуть не огорчился. Может, так чувствуют себя те, кто поставил ламинаты в Патни. Мысль была настолько необычная, что Недертон огляделся, словно проверяя: не видел ли кто, как она у него мелькнула. Видимо, он находился в каком-то сложном биофармакологическом состоянии, «медичи» что-то сделал с его допаминовыми уровнями, рецепторами — в общем, с чем-то. Радуйся, посоветовал он себе, хотя, возможно, все было не так просто.

Тлен сказала Недертону, что заснул он сразу и спал беспробудно до самого появления Бертона. «Медичи», объяснила она, эмулировал эффект гораздо более долгой фазы быстрого сна, чем на самом деле, и еще много чего. Однако, после того как они усадили Оссиана в кресло, Тлен отправила Недертона досыпать, предварительно еще раз приложив «медичи» к его руке. После того крайне неаппетитного и кровавого, что происходило с Оссианом, процедура казалась негигиеничной, хотя Недертон знал, что на своем наноуровне «медичи» всегда стерилен.

Теперь он проснулся снова и спустился по лестнице-сырорезке. В яхте никого не было, кроме двух перифералей. Приятель Флинн, Коннер, оставил свою на шикарной кровати Зубова-деда. Она лежала, раскинув руки крестом и плотно сдвинув щиколотки.

Появилась эмблема Лоубир — пульсирующая корона. Недертон стоял лицом к столу, и создавалось впечатление, что в кресле за мраморной столешницей сидит коронованный призрачный сотрудник «Милагрос Сольветры», фирмы тоже по-своему призрачной.

— Да?

Эмблема перестала мигать.

— Вы спали, — сказала Лоубир.

— Появился брат Флинн. Неожиданно, — ответил он.

— Его тщательно отбирали в армию за исключительное сочетание импульсивности и объективного расчета.

Недертон чуть повернул голову, переместив эмблему за окно, но теперь казалось, что призрак стоит снаружи, смотрит внутрь.

— Мне показалось, что он все-таки уравновешеннее того, другого.

— Изначально так не было. Их армейские досье сохранились в нашем мире со времен до вмешательства Льва. Они оба искалечены, в разной степени.

— Мне было неприятно, что он в ее периферали. — Говоря, Недертон подошел ближе к окну, поскольку заметил, что вдалеке вроде бы запульсировала арка.

Загорелась другая, ближе, и он увидел Оссиана, который шел к гобивагену, как-то странно выставив вперед чуть согнутые в локтях руки.

— У Оссиана такой вид, будто он толкает что-то, чего здесь нет.

— Русскую коляску. Я поручила техникам в срезе Льва ее разобрать.

— Коляску? — Тут Недертон вспомнил, что видел ее, завуалированную, в прихожей.

— Мы сделали практически невозможным хранение запрещенного оружия. То, что извлекут из коляски, будет почти стерильно.

— В каком смысле стерильно? — спросил Недертон. Ему представился «медичи».

— Лишено опознавательных знаков.

— Зачем оно вам?

— Вы ели? — спросила Лоубир, пропуская вопрос мимо ушей.

— Нет. — Он внезапно понял, что и впрямь голоден.

— Тогда лучше подождать, — сказала Лоубир.

— Чего подождать?

Но ее эмблема уже исчезла.

Фаба занимала один конец торгового центра, ближе к городу, «Суши-лавка» — противоположный, их разделяли три пустых магазина. Тот, что сразу за фабой, зачах, когда схлынула мода на пейнтбольных мини-роботов. В соседнем, пока он еще работал, наращивали ногти и волосы. Третий на памяти Флинн был закрыт всегда.