Павел Корнев - Безликий [Ознакомит.фрагмент]

- Что именно?

- Какие-то документы. Три года назад из-за них убили человека. Всё организовал Стефан.

- Просто душка! - скривился я.

- Он выполнял приказ!

Я выставил перед собой открытую ладонь, не желая продолжать спор.

- Ближе к делу!

- Стефан сказал, что в этих бумагах описана какая-то разработка, - неопределённо, будто ничего не знала толком сама, произнесла Софи. - В перспективе она могла привести к падению цен на уголь.

- Прогнившая буржуазия! - усмехнулся я, но сразу прекратил сыпать лозунгами социалистов и попросил: - Так что с этими документами?

- Мне предложили за них сто тысяч франков.

- Сколько?!

- Сто тысяч.

Я присвистнул и спросил:

- И кто же швыряется такими деньгами?

- Анри Фальер, племянник Стефана. Своих детей у Стефана никогда не было, всё своё состояние он завещал племяннику. Тайны, как видно, тоже.

Я вспомнил одутловатого молодого человека и предположил:

- Он вчера приходил сюда за этим?

Софи кивнула.

- Анри в отчаянье. Неудачно вложился в балканские облигации и едва не обанкротился. Теперь хватается за любую соломинку.

- И при этом готов выложить сто штук?

- Прошу, кузен, избавь меня от своего жаргона! - поморщилась Софи. - Анри собирается перепродать бумаги и хорошо заработать на этом. Сколько именно, он не сказал, но, полагаю, никак не меньше трёхсот - четырёхсот тысяч.

- Колоссально! - шумно выдохнул я и уточнил: - Документы в сейфе?

- Почему ты спрашиваешь? - насторожилась Софи.

- Да потому что твоим сейфом интересовались легавые! - не сдержался я, соскочил с кресла и подошёл к бару. Шерри трогать не стал, налил себе полстакана кьянти и заходил от стены к стене. - Теперь ясно, что им было нужно! Теперь ясно...

- Жан-Пьер! - прикрикнула на меня Софи. - Сядь и не маячь! - А стоило мне вновь опуститься в кресло, она уже спокойней продолжила: - Даже если полицейские приходили за этими бумагами, не факт, что их навёл Анри.

- А кто ещё? Кто ещё мог о них знать?

- Покупатель, как минимум! - легко срезала меня кузина. - К тому же Анри совершенно не умеет держать язык за зубами! Страшно подумать, сколько людей оказалось в курсе его авантюры, прежде чем он вышел на нужного человека.

- Без охраны из клуба ни ногой! - наставил я палец на Софи.

Та рассмеялась, но спорить со мной не стала.

- Завтра утром всё кончится. Получим деньги, избавимся от бумаг. Закроем долги.

- И я стану тебе не нужнен.

- Вздор! - покачала головой Софи и взяла убранный на пепельницу мундштук. Сигарета за время разговора потухла, кузина раскурила её заново, затянулась и мягко произнесла: - Нас слишком многое связывает с тобой, Жан-Пьер. И это вовсе не деньги. Совсем не они.

Я кивнул.

- Где ты хранишь бумаги? - спросил я после этого. - Они в сейфе?

- Нет, специально арендовала банковскую ячейку. Заберём документы оттуда, как только Анри подтвердит, что получил от покупателя аванс.

Я сделал крохотный глоток вина и предупредил:

- Осторожней с ним.

- Разумеется, кузен. Разумеется.

- А что со снимками? - напомнил я. - Теми, что с третьего этажа?

Софи досадливо поморщилась.

- Не беспокойся, я их сожгла. Негативы в надёжном месте. Их не найдут.

Я влил в себя остатки кьянти, поднялся из кресла и поставил пустой стакан на край столешницы.

- А мои снимки?

Хозяйка клуба помрачнела.

- Не уверена, что это необходимо. Прошлый раз ты неделю ходил мрачный как туча.

- Пьетро, что с него взять! Утончённая творческая натура. Я не такой. Да и время лечит...

Софи покачала головой, подошла к сейфу и достала из него бумажный конверт.

- Негативы тоже отдать? - спросила она после этого.

- Нет, - ответил я. - В негативах нет нужды.

В конверт я заглядывать не стал; мне хотелось посмотреть снимки наедине. И не здесь, не в клубе. Тут словно давили стены. Мне нужен был простор. Позарез нужен был!

- Жан-Пьер! - окликнула меня Софи, когда я направился на выход. - Будет опрометчиво действовать вслепую. Сможешь что-нибудь разузнать о человеке, от которого избавился Стефан?

- Разумеется, кузина! - пообещал я. - Кто это был?

- Рудольф Дизель, инженер. Это всё, что я о нём знаю.

- Когда от него... избавились?

- Три года назад, в апреле.

Я кивнул и вышел за дверь.

3

Клуб я покинул через чёрный ход. Постоял немного на заднем крыльце, задумчиво поглядывая по сторонам, затем сбежал по выщербленным ступенькам и сразу свернул в соседнюю подворотню.

Кругом сырые стены, над головой клочок неба и верёвки с бельём. Крики и ругань в квартирах, навязчивый запах готовящейся еды. Темно, тесно, душно.

Не думаю, что смог бы здесь жить. Да нет, точно бы не смог.

Задыхаюсь.

Прибавив шаг, я прошёл пару дворов и вывернул к набережной канала Меритана, по ней и отправился дальше. Очень скоро дома расступились и впереди замаячила ширь Ярдена. Я сделал глубокий вдох и замер, любуясь открывавшимся с обзорной площадки видом.

Ветер гнал сверкавшую на солнце рябь, паровые буксиры и самоходные баржи уверенно шли против течения, за ними стелились над водой косматые струи дыма. Тут же сновали прогулочные лодки и яхты. Медленно, очень медленно и ещё более солидно плыл пассажирский пароход. Вдалеке реку перечеркивала полоса протянувшегося от берега до берега моста.

Но главное - простор. И небо.

Небо и простор.

При этом Ярден не мог похвастаться ни особой красотой, ни прозрачностью вод. Сбросы промышленных предприятий, стоки очистных сооружений и уличные ливневые канализации отравляли реку, делали её мутной и зловонной. У берега на поверхности колыхался мусор и блестели масляные пятна.

Появись Афродита из этой серой пены, она едва ли смогла бы похвастаться красотой. Скорее уж наоборот.

Я открыл конверт и вытащил убранные в него фотоснимки.

Там - человек, весь в ожогах и порезах, но уже не свежих, а начавших подживать. В плече след затянувшегося пулевое отверстие. И сгоревшее до костей лицо.

Моё лицо. Моё настоящее лицо.

Лицо, которого я совершенно не помнил.

Студёный октябрьский ветер, плеск тёмной речной воды, щелчок предохранителя...

Вспышка! Грохот выстрела! Толчок в плечо!

Как Афродита явилась из пены морской, так я вышел из мутных волн Ярдена. Вышел взрослым, но беспамятным. Что было со мной до той ненастной октябрьской ночи - скрывал туман забытья. Я не помнил ни себя, ни родных. Ничего.

Имя? Не помнил и его.

Была лишь догадка.

На обожжённой коже выделялись порезы, они складывались в буквы, разные вариации одного и того же имени: "Пётр", "Peter", "Pierre", "Pietro", "Piotr", "Petr", "Πέτρος"...

Почерк был мой. Точно мой - отдельные особенности начертания не оставляли в этом никаких сомнений. Пусть теперь я писал не лезвием по собственной коже, а карандашом по бумаге, буквы выходили похожими как две капли воды.