Вера Чиркова - Испытание на прочность

Ведь не его же сообщение о спасении отца? К стыду своему, она должна была признать, что не сумела сдержать жаркой вспышки радости, сразу вспомнив, что с папенькой приедет и Инк. И пусть он снова ходит под чужой личиной, совершенно не похожей на его собственный облик. Зато глаза остались его, Инка, и когда смотришь в них, становится не важно все остальное.

– Тогда собираемся, – отставила тарелку Лавиния. – Я теперь не могу думать ни о чем, кроме колье и диадемы… как думаешь, нужны к ней серьги?

– Там будет видно, – безразлично пожала плечами Лил, отлично понимая, что волнует сейчас маменьку вовсе не цвет камней в ожерельях и браслетах, и все это она говорит для сидящих где-то надзирателей.

На странную прогулку магиня собиралась внешне безучастно, но, зайдя в самый темный угол гардеробной, торопливо натянула под черную юбку штаны для охоты и вместо шелковой надела полотняную блузку с рукавами по локоть и карманами, скорее похожую на мужскую рубашку. И обувь выбрала под стать одежде, короткие ботиночки с пряжками на низком каблучке, попутно щедро наполняя силой заклинания, вложенные в оставшиеся у нее амулеты и скудные украшения. Сокровищница наверняка будет сиять звездной россыпью защитных огней, и там можно будет пополнить запасы энергии. Не забыла Лил и про припасы: добавив себе скорости, с ловкостью фокусника высыпала в карманы штанов из ваз орешки и конфеты и достала из тайничка несколько флакончиков с зельями, незаметно унесенных из лаборатории, где она помогала Нилкесу, одному из искусников барона.

По лестницам женщины, не сговариваясь, шли молча и порознь, Лавиния впереди, Алильена – на несколько шагов поотстав. И обе знали почему: прячущие глаза лакеи в фисташковых костюмах встречались значительно чаще, чем на третьем этаже. Возле кабинета навстречу невесте барона словно случайно попался Нилкес, мимолетно дернул, как будто поправляя, ворот рубахи и поспешил дальше по своим делам.

Алильену словно ледяной водой окатило. Судя по подсказке собрата, Густав собирается вести их с маменькой в ловушку, не оставив никакой возможности отказаться или схитрить. Значит, неверно она его до сих пор оценивала и зря считала, будто маменьке удалось обвести дядюшку вокруг пальца.

– Лилья, поторопись, – недовольно прикрикнула остановившаяся у двери маменька, и поднявшая на нее задумчивый взгляд магиня с изумлением рассмотрела скорбно поджатые губы Ливинии.

«Не может быть», – ошеломленно глядела на нее девушка, сраженная невероятной догадкой, и уже отчетливо понимала, как слепа и наивна была раньше.

Ну конечно же может, иначе просто и быть не должно. Разве могла не запомнить всех растолкованных папенькой правил и не заучить жестов, которые он показывал детям, их такая сообразительная и любознательная маменька? Ведь она всегда с живым вниманием вникала во все дела мужа и присутствовала на всех уроках, которые папенька устраивал для нее и Ленса.

Разумеется, она никогда даже виду не подала, что интересуется пояснениями мужа, сидела себе в кресле у окна, шила или вязала, а иногда просто держала в руках книгу. Но слушать-то это ей не мешало?

У Алильены даже дух перехватило от осознания открывшейся истины, но маменька уже отвернулась и решительно вошла в кабинет. И магине ничего не оставалось, как последовать за ней.

Просторная комната с несколькими столами, шеренгой простых стульев и стайкой высоких рабочих кресел казалась довольно скромной на фоне убранства остальных комнат дворца, но Алильена видела не мебель и не полупрозрачные занавеси, скрывавшие все происходящее за окнами. Перед ее внутренним взором многоцветьем сложной защиты сияли невзрачные агаты и змеевики, врезанные в спинки стульев и розетки деревянных цветов, украшавших дубовую обшивку стен. Искушение перестроить эту защиту оказалось сильнее Алильены, и она немедленно взялась за дело, с напускным равнодушием оглядывая обстановку и почти не вслушиваясь в капризный щебет маменьки.

Ведь и так ясно, что ничего важного Лавиния не скажет, сейчас она просто изображает огорошенную сообщением дядюшки расчетливую стерву.

– Хорошо, дорогая. – В голосе Корди прозвучала почти откровенная насмешка. – Разве я спорю? Разумеется, ты можешь взять побольше украшений, позже выберешь самые подходящие. И для Алильены тоже, я надеюсь, в гостях у меня будет достаточно свободных искусников, чтобы снять с нее этот ужасный амулет.

В последних словах дядюшки послышалось скрытое злорадство, и Лил в который раз пожалела, что не имеет способностей Аленсина. Брат сейчас точно бы знал, какие эмоции испытывает барон. Но и без этого дара девушка уже не сомневалась, что ничего хорошего от Корди ждать не следует, а все разговоры об украшениях – просто приманка в заранее распахнутую западню. Возможно, зря она не взяла побольше орехов; гуляющая по свободным баронствам молва не зря величает Густава жестоким и коварным.

– А теперь я должен взять с вас обещание никому не рассказывать о тайнах моего замка… Всего лишь честное слово, но от всей души, прикоснувшись вот к этому амулету.

Лил едва удержалась, чтобы не зашипеть от досады: артефакт, который Корди достал из увесистого кованого ларца, источал яркие фиолетово-зеленые переливы магии, а у нее почти не осталось свободного резерва. И все же бездействовать было не просто глупо, но и смертельно опасно, и девушка, поспешно потянув энергию из висевших на груди Корди амулетов, тут же направила ее в защитную сеть артефакта, на ходу уже привычно перестраивая структуру заклинания и условия воздействия.

Затем невозмутимо шагнула к барону и коснулась пальцем камня, вытягивая таившуюся в глубине силу, но оставляя поверхностное сияние.

– Честное слово, – коротко буркнула вслух, договорив остальное про себя.

Корди покосился на украшавший его руку браслет, усыпанный такими же камнями, скривился, как будто сжевал лимон без меда, и подвинул амулет невесте.

– Даю честное слово никому не открывать твоих тайн, – произнесла Лавиния таким тоном, словно ей только что было нанесено смертельное оскорбление.

Но барон сделал вид, будто ничего не заметил.

«Впрочем, вполне возможно, он и в самом деле не придал обидам невесты никакого значения», – рассуждала Лил, пробираясь вслед за маменькой по открытому дядюшкой потайному проходу. Люди, привыкшие без зазрения совести помыкать другими, обычно даже не подозревают, как ранит и унижает окружающих такое поведение.

Барон завершал эту странную процессию, но Лил пока не ждала от него никаких подлостей. Глупо открывать потайной ход перед теми, кого собираешься наказать или убить. Вот припугнуть их он, несомненно, желал, недаром ведь этот мрачный проход был так запущен и пылен, а на полу валялись какие-то подозрительные лохмотья и обломки.