Олег Верещагин - Там, где мы служили...

— Нашёл?! — обрадовался Витька. Майкл улыбнулся кривой жуткой улыбкой:

— Нашёл. У них в одном становище. Во время налёта. Только он уже… в общем, он даже не понимал, кто он такой и не говорил. Был как животное. Я просил нашего командира, у нас хускерл из «Фирда» командовал — помочь. Он долго смотрел, вертел, крутил. И сказал: нет, ничего сделать нельзя. Совсем ничего. Тогда я… — Майкл потёр губы, посмотрел на свою руку. — Я его отвёл от нашего лагеря и… — Майкл снова потёр губы, снова глянул на пальцы. — И застрелил. Быстро, сразу в затылок. Он там лежал и был совсем такой, как раньше, когда был… когда человеком был. Как будто спит. Я сам хотел застрелиться, но мне не дали. Сказали, что надо ещё много воевать и строить и что у меня должны быть дети, минимум трое. Это моя обязанность, мой долг… А в Роты я потом записался, уже когда там бои кончились. Меня к себе сперва взяли Хикси, очень хорошие люди они… но только меня как будто всё время свербило что-то, вот я и…

Он замолчал. Смотрел себе под ноги, чавкал грязью.

Витька тоже молча шёл рядом с англосаксом. Смотрел искоса, не зная, что сказать. Да и что тут надо было говорить, и что можно было сказать? Ничего, наверное… Поэтому Витька помолчал-помолчал и неловко спросил:

— Майкл… а откуда у тебя шрам такой на руке? Это от ранения, да?

— А, это… — голос Майкла прозвучал не слишком охотно. — Нет, это не ранение… Смешно. Меня за всю нашу партизанщину, за год с лишним, ни разу не зацепили. — Это в плену. На исходе года уже меня схватили, я пакет вёз. Лошадь подстрелили, пакет я успел порвать на мелочь, да и можно было не рвать, они там и говорят-то с трудом… Лошадь они сожрали сырьём, одежду на мне в клочья, а меня там к камням привязали так… ну и факелом по руке. Гыгыкают и жгут. Даже не спрашивают ничего. И вонь… вонь от них такая, что даже мою руку забивает. Я лежу и думаю: ну всё, Майки-бой, ты своё отжил, но это ж только начало, помолчу, чего глотку тратить, ещё накричусь… потом… — Майкл опять мёртво улыбнулся. — Но потом я уже того… не в сознанке был. Наши меня отбили. Повезло, короче…

— Слушай… — Витька поморгал. — Я сейчас спрошу, ты не обижайся… просто… ты если не хочешь — не отвечай… я… ты как тогда промолчал-то?

— Со зла, — пояснил Майкл. — Пришли какие-то уроды. Всё, что мы построили, своими руками из дерьма, из пепла, из грязи… в общем, своими руками подняли — знаешь, как мы работали? Все, даже малышня! — опять растоптали, а теперь ждут, когда я визжать начну… Виктор, а ты что, и правда хочешь стать астронавтом?

— Я не знаю, — нерешительно ответил Витька. — Космонавтом… не знаю. Наверное, всё-таки просто военным. Обычным.

— А я… — Майкл неожиданно ожесточённо посмотрел на русского, — я всё-таки стану астронавтом. О-бя-за-тель-но. Может, я и не успею на Марс, но я всё равно буду астронавтом, Виктор. Назло всем. Назло этим… всем. Их не станет. А я — буду астронавтом.

Обратно вернулись, неся в судках яичницу с ветчиной и помидорами, сэндвичи с рыбой, хлеб, черничный джем, лимонное желе и кофе с ромом. Дождь продолжал лить вовсю, и земля разъезжалась, как мыло… но теперь Витька этого не замечал. Они с Майклом, ухитряясь одновременно держать почту, судки и прочее, по очереди листали «Звёздную дорогу», обсуждая снимки и статьи. Майкл совершено не был похож на себя уже привычного Витьке — он смеялся, вырывал журнал, спорил и, когда они ввалились в блиндаж, первое, что Витька увидел — обалделые, неверящие глаза Джека. Собственно, смотрели-то на них все, и Эрих, неожиданно расхохотавшись, сказал, ни к кому не обращаясь (но Витька понял, кому и о чём он говорит):

— А ты страдал!

Майкл перестал смеяться, но и прежняя угрюмость к нему уже не вернулась. Он бухнул на стол пакет:

— Почта.

Витька тоже выгрузился. На еду пока особого внимания не обратили, все ломанулись к почте и в два счёта распотрошили пакет. Майкл тоже получил целых два письма.

— От кого? — весело спросил Витька, присаживаясь на кровать. Он сегодня ничего не получил, но и не ждал.

— Он тёти Хикси и от нашего командира, — улыбнулся Майкл, распечатывая один из треугольников.

Жозеф с радостным видом схватил письмо со своей фамилией — и буквально с первых же строк побелел, как стена. Потом скомкал бумагу и бросил комок на середину стола, а сам ушёл к кровати и упал на неё ничком, зажав уши руками.

— Жозеф? — тут же окликнула Елена, поднимаясь на ноги. Все оторвались от писем. — Что случилось? — она поднялась на ноги.

Жозеф лежал неподвижно. Его спина под курткой дрожала, он с усилием стискивал голову, словно боялся, что она взорвётся изнутри — и руки тряслись тоже. Елена, присев на корточки рядом с кроватью, начала гладить его по спине. Совсем не смешно.

— Я так и знал, — сказал Эрих и длинно, аж с каким-то треском, выругался по-немецки. — Я же говорил тебе, что она тварь! Недостерилизованная тварь!

— Не смей! — вдруг заорал Жозеф, вскакивая и опрокидывая Елену на пятую точку. — Не смей! Что ты понимаешь, германский чурбан!

— Тихо, тихо, тихо, — Эрих поднял руки. Жозеф сразу рухнул, словно ему перерубили ноги. Тихо застонал и сказал:

— Прости, Элен… Там, на столе — возьмите… можно… прочитайте…

Джек, переглянувшись с остальными, пожал плечами и, взяв письмо, расправил его. довольно бегло начал переводить:

— Жозеф, ты меня не знаешь, я — капрал Луи Мэнно из роты тактической разведки имперской армии. Хочу тебе сообщить, что Карин Вальдо тебя обманывала. Но ты не подумай чего плохого. Обманывала в том смысле, что не писала о своей службе, а она служила у нас. Поэтому и редко и мало писала. Прости её, Жозеф, понимаешь? Она была хорошим солдатом и никогда ни с кем не позволяла себе, потому что помнила про тебя. Нам тяжело это писать, но Карин больше нет. Мы базировались на устье Параны в Южно-Аргентинских Конфедеративных Штатах. Действовали с местными. 29 ноября мы атаковали базу бандосов, добивали отряды Империи Картелей. На обратном пути после успешной операции напоролись на засаду. Карин была убита. Тела погибших мы вывезли. Карин похоронена на военном кладбище… тут адрес… и ещё — N29, XXVII сектор… Прости нас, что мы живы, а она мертва. Капрал армии Его Величества Луи Мэнно — от всех бойцов роты. — Джек аккуратно и молча сложил письмо, разгладил его, молча положил на стол.

— Зачем… зачем… потерянно твердил Жозеф, — зачем, зачем она это сделала?!

— Что? — неожиданно резко спросила Елена — она стояла около стола. — Что сделала? Пошла воевать? Затем же, зачем мы все. Что непонятно?

Кажется, валлон не вполне понял, что ему сказали. Расширенными глазами он посмотрел на русскую и отвернулся. Джек с неловкой улыбкой произнёс: