Олег Верещагин - Там, где мы служили...

Она не могла уснуть.

Возвращение сына застало её врасплох, и, когда он шагнул через порог — смущённый, даже испуганый, всё тот же её младший сынок… и в то же время очень сильно изменившийся — она только села (хорошо ещё, на удачно стоявший стул) и, конечно, расплакалась. Хотя позади сына топтался рослый плечистый светловолосый парень, явно не русский. Кончилось тем, что Витька оже захлюпал, стоя на пороге — и только тогда она окончательно убедилась, что это и правда её сын…

…Муж был в командировке, дочь — тоже, старший сын — уехал в кадетскую школу, где преподавал теорию, и дома она была одна. Двое парней наполнили дом шумом, смехом и разговорами. Почти с испугом она поняла, что сын всё-таки изменился — резкие слова, естественные вставки в речь на нескольких языках, вообще непонятные словечки, экономные движения… такой родной, до мелочей знакомый, он не стал чужим, но иным— точно.

Второй парень оказался его командиром и другом — англосаксом. Он собирался немного погостить у Ревков и ехать дальше домой. За обедом, с удовольствием глядя, с каким аппетитом едят оба — и сын, и гость — и рассматривая привезённые Витей нехитрые подарки, она уже совсем было собралась сказать сыну: «Ну как ты мог?! Останься теперь-то…» — но сержант, которого звали Джек Брейди, заговорил о каких-то людях, делах… и женщина с болью и гордостью поняла: нет. Сын по-настоящему не вернётся домой до конца войны.

Уже вечером, лёжа в постели, она слушала, как за стеной, в комнате «мальчишек», смеются и негромко переговариваются её сын и его друг. Ей вспомнилось пережитое уже вечермо потрясение — стоя на пороге комнаты, Витя переодевался, а она проходила по коридорчику… и вдруг увидела у него на бедре свежий уродливый шрам. Он был ранен. Ранен, это в голове не укладывалось. Его могло искалечить, как старшего. Могло… могло и убить! Он каждый день там, где убивают, он убивает сам. Но убитых им не получалось ни пожалеть, ни даже толком представить — женщина хорошо знала, что собой представляют эти существа, её родные места стали окончательно безопасными не так уж давно, она помнила и самый конец Безвременья с его беспощадным чёрным холодом и бандами. Но он был ранен — был ранен, а её не было рядом, чтобы, как в детстве, когда ему было больно, прижать к себе, приласкать…

… - Ма-а… — нерешительно протянул Витька. Он стоял на пороге комнаты, придерживаясь высоко поднятой рукой за косяк. — Ма, ты спишь?

— Нет. ты что, Витюш?

— Ма, мы пойдём погуляем. Я Джеку город покажу… можно?

«Можно, — подумала женщина. — Он не спросил разрешения, когда убежал на войну, но пришёл — спросить разрешения на позднююю прогулку…»

— Да, конечно. Покажи, он хороший мальчик.

— Ага, — она не видела, но почувствовала, что Витя улыбнулся. — Мы не очень долго. Спи, спокойной ночи.

Он повернулся, вышел, а вскоре хлопнула наружняя дверь. Женщина встала и подошла к окну.

Её сын и англосакс шли по тропинке к калитке — рослые, плечистые, в одинаковых тёплых куртках, с непокрытыми головами. Самостоятельные, спокойные, взрослые, им вряд ли уже нужны опкеуны — их заменили командиры и боевые товарищи…

…Витька обернулся и помахал рукой окну, в котором стояла мама.

В джипе, которым Витька добирался до места — это был большой открытый «лендровер» — кроме ящиков с местными консервами и шофёра были ещё двое партизан: парнишка одних с Витькой лет, сидевший за установленным в кузове автоматическим гранатомётом «вектор» и здоровенный мужик, типичный ирландец, устроившийся у заднего борта с пулемётом L7A1 на коленях. И тот и другой внимательно смотрели по сторонам.

— Что, стало опасно? — осведомился он наконец.

— Тут всегда было опасно, — ответил парнишка. — Слева — «чёрные повязки» справа — Йотунхейм, там вобще никто не знает, что творится. Тут война не окончилась.

— Вчера напали на ферму Уоттингов, — дополнил ирландец. — Хорошо ещё, вовремя подоспели соседи.

— Кто напал? — спросил Витька.

— Да «чёрные повязки» же, кто! — плюнул за борт ирландец.

Витька кивнул. С «чёрными повязками» его рота ещё не имела дел, но всем было известно, что это — многочисленные банды из местных, не подчинявшиеся разгромленным «синими беретам». Оттеснённые колонистами — англосаксами и не только — они вовсю развернулись в неизведанной глуши Йотунхейма. Партизаны Крэйна, ополченцы переселенцев из Европы, Тридцать седьмая группа Дальней Разведки и дислоцированная теперь здесь же рота «Волгоград» — всего около двух тысяч бойцов — сражались против как минимум втрое превосходящего численно и вдобавок очень мобильного и ни к чему не привязанного противника…

— Что там впереди такое? — тревожно спросил вдруг шофёр, правой рукой ближе подтянув армейский автомат. Все поглядели вперёд, на лесную дорогу.

— Чёрт! — крикнул ирландец. — Наши на мине подпрыгнули! Бандосы груз уносят!

И тут Витька тоже увидел всё. Крытый брезентом лёгкий грузовик стоял на обочине, завалившись направо-вперёд, дверцы высокой кубической кабины были открыты. Бандиты — в разномастном тряпье, но одинаковых чёрных повязках на лохмато-курчавых головах, с оружием за спинами, растаскивали из кузова ящики и грузили их на вьюки стоявших тут же низеньких лошадок.

— Жми! — крикнул парень за гранатомётом. — Бей! Ул-лю-лю-люуууу!!!

Витька, чувствуя, как его охватывает боевое веселье, собранно завалился боком на борт, выставил через него РПД. Над головой прогремела-пролязгала короткая очередь «вектора» — среди обернувшихся бандитов метнулись чёрно-рыжие снопики разрывов, завизжали, забились, закидывая крупами и вставая на дыбы, лошади.

— Северяне, северяне! — истошно завопил молодой голос. Халатное тряпьё метнулось к лошадям, не разбираясь — кто, где и сколько. Они даже не пытались отстреливаться. Ящики, ещё не закреплённые на вьюках, падали, с треском раскалывались о землю.

Стреляющий джип не мог преследовать врага среди деревьев и остановился. Витька, выпрыгнув наружу, упал на колено, ловя на мушку прыгающие между стволов и листвы халаты — как вдруг услышал крик.

— Secgеs, help! Drag, secgеs! [57] Парни, помогите! Тащат, парни! (англ. — сакс.)

Он увидел, как за одним из уносящихся всадников тащится, кувыркаясь, через траву и кусты человек в куртке-хаки.

Расстояние было небольшим для пулемёта — метров пятьдесят — но очень большим для леса, ещё немного — и всадник скроется за деревьями. Витька выпустил короткую очередь…

— Вуй! — донёсся вскрик; всадник вскинул руки, скакал ещё секунду, а потом разом свалился вбок. Витька передвинул ствол и успел снять ещё одного — тот подскочил в седле и вылетел из него.