Александр Верт - Пекло 3

– Ты точно сможешь? – спрашивал он, когда она уходила к Скорпиону в своем балахоне, скрывая блеск проводов и сияние встроенного в грудь небольшого реактора.

– Конечно, смогу, – отвечала Зена и целовала его в губы.

Благодаря новому телу, она могла чувствовать не так, как раньше – не движение, не собственное тело в пространстве, а что-то еще, похожее на прикосновения. Именно со своим помощником она испытала совсем другое, волнительное ощущение, опустившись на его член. Это было совсем не то, что было у нее со Скорпионом. Это было что-то совсем другое, и она верила, что оно настоящее.

Роняя голову своего врага, забывая о нем, как о чем-то совсем неважном, она сделала последний шаг и замерла в двух шагах от него.

Она хотела забыть его имя. Она не вспоминала его, но снова видела его глаза. Голубые. Он щурился от яркого света. Он смотрел на нее, и по его лицу сложно было понять, что он думает и чувствует.

Губы у него дрожали. Уголки их дергались, словно не могли решить можно ли сейчас улыбаться.

– Ну же, – прошептала Зена едва слышно, сама не зная, чего она от него ждет.

Тогда ее еще звали Зайна. Он об этом знал. Она об этом помнила. Зеной он придумал назвать ее после, потому что культы помогают управлять людьми, потому что звезда – всегда почти божество, а искусственный интеллект – это слишком просто.

– Но они же знают правду обо мне, – удивлялась Зена этой идее.

– Они ее забудут, потому что они будут рады ее забыть и переложить всю ответственность за свою судьбу на высшее существо вроде тебя.

– А ты? – спрашивала тогда Зена, но он не ответил, воспользовался моментом и просто сбежал от ответа, а теперь он убежать не мог, да и она смотрела на него и ждала одобрения, признания, похвалы, а лучше поцелуя. О том, что она измазана кровью, она даже не думала, про зловещий оскал не знала, и мечтала, воображала себе поцелуй, а он внезапно опустился на колени, назвав ее великой Зеной.

От несовпадения реакции и ожиданий в ее сознании снова вспыхнул гнев. Глаза засветились синим. Она шагнула к нему, хотела протянуть к нему руку, схватить за волосы и заглянуть в глаза, чтобы понять, что у него в голове, что он чувствует, чего хочет.

«Ты ведь любишь меня? Любишь ведь?» – думала она и, сделав шаг, тут же попыталась отступить. Ее гнев вырабатывал слишком много энергии. По окровавленной руке бегали разряды едва заметными искорками. Причинять ему боль она не хотела, но он сам хватал ее за руку и безмолвно вскрикивал. Его выгибало судорогой, и он смотрел на нее снизу вверх, полными слез и ужаса глазами.

Она видела, как у него по вискам текут слезы, и сильнее сжимала его ладонь, усиливая разряд.

«Не любит!» – вот что понимала она.

И ответ его неозвученный понимала.

Не будет он с ней рядом. Не любит он ее. Не хочет он быть с ней.

– Он породил тварь, которая его и убила, – неожиданно для Зены прокомментировала ситуацию Карин.

Зена обернулась. Та стояла у входа в пещеру, в тени, внедрившись в самые глубокие воспоминания, и с интересом разглядывала то, что потом стало базой Черепах на материке.

Пещера превратилась в пункт стражи. Рядом в горах появились шахты. Чуть поодаль, ближе к дому был построен надежный бункер, потом ангар, потом уже коридор к острову; но будущее и прошлое мелькали, сливаясь в единую картину, на фоне которой на колени перед Зеной опускались другие; а тот, кого она, быть может, любила, падал замертво у ее ног.

Она ненавидела эту часть своего прошлого. Она не вспоминала бы ее никогда, если бы не лысый громила в компании копателей у дерева.

– Единственный, кто меня любил – мой отец, – сообщала Зена, глядя Карин в глаза.

У нее не было сил прогонять эту глупую человеческую особь, не было желания огрызаться с ней. Вместо гнева она чувствовала усталость, просто отворачиваясь от нее и запрещая себе слушать комментарии.

Кое-что она и правда хотела вспомнить. Свой первый приказ.

– Ты, ты и ты! – ткнула она пальцем в первых попавшихся мужчин, – идите со мной.

Остальным она велела прибраться, небрежно махнув рукой на голову в песках и изогнутое тело второго убитого. Ей было страшно и больно, но она не хотела, чтобы это хоть кто-то знал, да и плакать, как плачут люди, не могла. Не умела.

«А может, если бы могла, все было бы иначе?» – думала Зена, снова повторяя старый путь в заброшенный дом. Дверь наполовину засыпало песком после последней бури, но она выбила окно и забралась в гостиную.

Запахов она не слышала, но зато видела, как морщатся ее спутники. Один из них даже нос зажал рукой и посмел прошептать товарищу:

– Тут что, гнида какая-то сдохла?

– Гнида здесь ты, и сдохнешь, если не закроешь рот, – ответила ему на это Зена, быстро приближаясь к не работавшему холодильнику с гниющим телом внутри.

Тогда только она поняла, что обязана попробовать то же, что сделал он: вернуть его, превратив в такую же машину.

«Он меня поймет. Он всегда меня понимал, потому что любил меня», – думала она, извлекая остатки мозга из черепа.

Как бы она ни прятала тело, как бы ни пыталась его сохранить, а оно все равно разрушалось, но она не понимала, что это значит, вынимая из черепа червей.

Раздавив одного из них, сытого и омерзительно толстого, Зена долго размазывала его между пальцами, видя, как тот извивается в судороге от очередного разряда тока.

– Сколотите мне гроб для него, – велела Зена, вытирая пальцы о грудь одного из мужчин.

В глаза им она не смотрела. Лиц не запоминала. Только приказывала, наблюдая, как они делают гроб для ее отца, как укладывают тело. Она держала в одной руке банку со спрятанным туда мозгом. Он плавал тогда еще в обычной воде, демонстрируя всю свою гниль, но Зена его и так любила, с нежностью прижимая к груди.

Когда ее слуги были готовы заколотить ящик, именуемый гробом, она их остановила, чтобы в последний раз посмотреть на отца. По останкам сложно было угадать черты лица, но она хорошо их помнила.

– Я люблю тебя, – сказала она, опуская ему под руку плюшевого зайца, и отступала.

Она не знала, не могла вспомнить, что из игрушек она любила больше всего, но этот глупый розовый заяц с белым животиком лучше всего сохранился.

– Я люблю тебя! – выдал механический голос зайца, повторяя ее слова, когда лопата пробила крышку гроба.

– Ебана хуйня, – заявил Кирк, сплевывая на песок и отступая. Вид растрепанной серой игрушки его совсем не вдохновлял.

Ломиться к мертвецам вот так, еще и тревожить их тайны, со странными посланиями в игрушках ему совсем не хотелось. Дернув плечом, он покосился на Шефа. Трупов и скелетов он никогда не боялся, но глумиться над мертвецами не любил.

– Может, мы тут как-нибудь аккуратней? – спросил он.