Кристофер Паолини - По ту сторону звезд [litres]

Кира хихикнула и, не выдержав, расхохоталась в голос:

– Простите. Вам, конечно, не до смеха, но…

– Но это все-таки забавно, – признал Вишал.

– Да, черт побери, животики надорвешь, – сказал Фалькони и добавил, обращаясь к Кире: – Заработанные нами биты задним числом аннулировали, и мы зря потратились на еду и топливо на весь перелет.

– Да, тебя фактически кастри… кастритонировали, – посочувствовала Кира.

Нильсен схватилась за голову:

– Туле! Теперь их у нас двое.

– Дай-ка. – Фалькони потянулся за кобурой с пистолетом, которая висела на спинке кресла Вишала.

Врач рассмеялся и покачал головой:

– Даже не пытайтесь, капитан.

– Бунтовать? Ужо я вам вставлю пистон.

– Вставите тритон? – переспросил Триг.

– Все, хватит! Завязывай с каламбурами, не то засуну тебя в криокамеру прямо сейчас.

– Ну коне-ечно.

Обращаясь к Кире, Нильсен сказала:

– У нас были и другие проблемы, главным образом с Межзвездной торговой комиссией, но эта – основная.

Воробей фыркнула:

– И еще на «Челомее». – В ответ на вопросительный взгляд Киры она пояснила: – Нас нанял некий Гриффит из системы альфы Центавра, мы должны были доставить… э-э-э… деликатный груз парню на станции «Челомей». Но когда мы выгрузили карго, нас никто не встречал. Этого идиота арестовала служба безопасности станции. И после этого она тоже села нам на хвост. Гриффит заявил, что мы провалили доставку, и отказался платить, а поскольку, добираясь, мы истратили остатки антиматерии, то оказались на мели.

– Так мы и застряли в системе Шестьдесят первой Лебедя, – закончил Фалькони, допивая содержимое своего бокала. – Не могли высадиться ни на «Челомее», ни на Руслане. То есть легально не могли.

– Ясно.

В целом все оказалось не так уж скверно. Немножко контрабанды, капелька того, что, вероятно, квалифицируется как экотерроризм. Честно говоря, Кира опасалась гораздо худшего.

Фалькони махнул рукой:

– Но теперь все позади. – Он уставился на Киру, веки чуть набрякли от выпитого. – И за это, я так понимаю, следует поблагодарить тебя.

– Рада была помочь.

Позже, когда с ужином было в основном покончено, Хва-Йунг поднялась (она сидела рядом с Воробьем) и вышла за дверь.

Вернулась она вместе с Виложкой и мистером Пушистые Панталоны, а под мышкой несла ту, другую вещь, которую выпросила у нее Кира.

– Вот! – сказала Хва-Йунг, протягивая Кире концертину. – Наконец-то распечаталась.

Фалькони приподнял бровь:

– Ты умеешь играть?

– Немножко, – ответила Кира, накидывая на плечи ремни и проверяя клавиши.

Для разогрева она исполнила маленькую композицию «Каприз Кьяры».

При звуках музыки все приободрились. Экипаж столпился вокруг Киры.

– А «Токсопаксию» знаешь? – спросила Воробей.

– Знаю.

Кира играла, пока пальцы не заболели, и даже это ее не остановило: музыка отгоняла мысли о том, что им предстояло, и жизнь казалась прекрасной.

Мистер Пушистые Панталоны по-прежнему держался от Киры на расстоянии, но в какой-то момент – уже после того, как она отложила концертину, – Виложка навалился всем своим теплым весом Кире на колени, и она сама не заметила, как принялась чесать его за ухом, и свин радостно вилял хвостиком. Киру охватила нежность к живому существу, и впервые после гибели Алана и товарищей по команде она почувствовала, как отпускают ее боль и тревога. Совсем отпускают.

И пусть Фалькони был повидавший виды пройдоха, разум корабля чудаковат, да и весь экипаж – сборище странных типов (Воробей склонна к садизму, Триг совсем еще ребенок, Хва-Йунг – темная лошадка, а Вишал – Кира пока что не понимала, что с ним, он казался довольно приятным), пусть так, ну и что? Совершенства в жизни не дождешься. И одно Кира знала точно: она будет сражаться за Фалькони и его товарищей. Будет сражаться за них так, как сражалась бы за свою команду на Адре.

Все вместе они засиделись в камбузе допоздна, но никто не возражал, и уж тем более ничего не имела против Кира. Под конец она по просьбе энтропистов показала, как на поверхности Кроткого Клинка формируются разные узоры.

Она изобразила улыбчивое личико на ладони, и Фалькони сказал:

– Вот это рукоморда!

И все захохотали.

А потом Воробей, Хва-Йунг и Вишал ушли в медотсек. И без них в камбузе стало намного тише.

Операция Воробья затянулась на несколько часов. Задолго до ее окончания Кира вернулась в свою каюту, улеглась на новый матрас и уснула. И наконец-то не видела снов.

Настало утро и принесло с собой страх. До прыжка в сверхсветовое пространство оставались считаные часы. Кира некоторое время просто лежала, стараясь привыкнуть к мысли о предстоящем.

«Я сама навлекла это на себя». Лучше было понимать это, чем считать себя жертвой обстоятельств, но не очень-то это было утешительно.

Кира поднялась и первым делом заглянула в дополненную реальность. Существенных новостей не было (только незначительные столкновения на Руслане), не было и сообщений. И спазмы внизу живота прекратились. Уже облегчение.

Она послала сообщение Воробью:

<���Ты все еще настроена на тренировку? – Кира>.

Минуту спустя ответ:

<���Да. Жду в медотсеке. – Воробей>.

Кира умылась, оделась и пошла.

Открыв дверь в медотсек, она в первую минуту испугалась – настолько плохо выглядела больная. Лицо бледное, щеки запали, в руку воткнута игла капельницы.

Несколько растерянная, Кира спросила:

– По силам ли тебе криосон?

– Жду не дождусь, – сухо ответила Воробей. – Док считает, что со мной все будет о’кей. Криосон может даже поспособствовать лучшему заживлению – в итоге.

– И ты действительно готова… к тренировке или как ты это называешь?

Воробей криво улыбнулась:

– О да. Придумала множество способов испытать твое терпение.

И она не соврала. Они отправились в тот импровизированный тренажерный зал, и Воробей вновь прогнала Киру через множество изнурительных упражнений, одновременно заставляя контролировать Кроткий Клинок и всячески усложняя ей задачу. Воробей оказалась мастером отвлекающих приемов и не пропускала ни одного из них, сбивая Киру с толку то словами, то резкими звуками и неожиданными движениями – в самый сложный момент. И Кира лажала. Снова и снова лажала и все более раздражалась, что ее так легко вывести из себя. Но когда одновременно обрушивается столько информации, внимание почти неизбежно рассеивается, а стоит рассеяться вниманию, и Кроткий Клинок берет верх и сам решает, как лучше действовать. Его решения свидетельствовали об определенном, можно сказать, характере: об импульсивности и склонности искать слабые места, которыми можно воспользоваться. А еще – о безграничной и порой разрушительной любознательности.