Кристофер Паолини - По ту сторону звезд [litres]

– Что же делать?

В глазах Фалькони появился злорадный блеск.

– Поищем добровольцев. Если медузе удалось обмотать коконом Трига, сумеет сделать капсулы и для морпехов. Щеттер это не причинило урона.

Кира с силой выдохнула:

– Хоусу и его парням эта идея придется не по вкусу.

Фалькони хихикнул, но продолжал сугубо серьезно:

– Сочувствую. Но все-таки это лучше, чем прыгать из шлюза. Одри, поручаю тебе проинформировать их. Женщину все-таки вряд ли прибьют.

– Вот спасибо, – мрачно ответила Нильсен и, не споря, аккуратно оттолкнулась от кресла и отправилась в трюм.

– Дальше что? – спросила Кира, когда первый помощник вышла.

– Дальше – будем ждать, – ответил Фалькони.

Этот день начался рано и наконец-то заканчивался. Один за другим члены экипажа, энтрописты и те морпехи, что оставались в строю, подтягивались к камбузу. При таком столпотворении стало тесно, однако это вроде бы никому не мешало.

Хва-Йунг и Вишал взялись разогревать и подавать еду. Несмотря на поглощенные ранее батончики, Кира не отказалась от всунутой в ее единственную руку тарелки с сублимированным рагу. Она уселась на пол в уголке, спиной прижавшись к стене. При 2,25 g это была самая удобная поза, она стоила тех усилий, которые требовались, чтобы опуститься, а потом встать. И там Кира ела, наблюдая за остальными и прислушиваясь к их разговорам. На каждом столе мерцало голографическое изображение преследующих судов. Все глаза были прикованы к экранам: каждый хотел в режиме реального времени видеть, что происходит.

Медузы и жути продолжали перестрелку. Несколько кораблей гонялись друг за другом в окрестностях планет c и b , почти у границ атмосферы, а другая группа, состоявшая из трех кораблей, носилась вокруг Жукхи.

– Похоже, они все еще думают, будто у них в запасе полно времени, чтобы поймать нас перед прыжком в сверхсветовое, – заметил лейтенант Хоус.

Глаза у него были красные, угрюмые, как и у всех морпехов. Потери во время боя и гибель «Дармштадта» потрясли их, сокрушили. Но и все остальные, заметила Кира, чувствовали себя, пожалуй, не лучше.

– Лишь бы не передумали. Скрестим пальцы, – сказал Фалькони.

Хоус неопределенно хмыкнул и посмотрел на Киру:

– Как будешь готова, мы хотим поговорить с медузой. Впервые мы можем наладить контакт. Начальство там, в Лиге, потребует с нас каждую кроху информации – все, сколько сумеем выжать. До сих пор мы дрались в темноте. Очень бы кстати получить кое-какие ответы.

– Отложим до завтра? – попросила Кира. – Я измотана, а сегодня или завтра – невелика разница, пока мы отсюда не выбрались.

Лейтенант потер лицо и вздохнул. Выглядел он даже более измученным, чем Кира.

– Хорошо. Но слишком не откладывай.

Они сидели и ждали. Кира все глубже уходила в себя, словно прячась в панцирь. Никак не могла отрешиться от мыслей о жутях, о том, что она узнала. Это она их породила. Ее неверные решения, ее страх и гнев привели к появлению чудовищ, которые теперь свирепствуют в межзвездном пространстве.

Хотя Кира понимала, что, рассуждая логически, ее невозможно винить за деяния того, что гуманоид именовал Утробой, – извращенного симбиоза доктора Карра, медузы и отщепившихся частиц Кроткого Клинка, – чувства логике не поддавались. Эмоции сильнее доводов рассудка, и при мысли обо всех, кто погиб в войне между людьми, медузами и жутями, сердце сжимала тупая, сокрушительная боль. И тут Кроткий Клинок ничем не мог ей помочь.

Она словно яду выпила.

Морпехи быстро покончили с едой и вернулись в трюм, занялись приготовлениями к переходу в сверхсветовое пространство. Энтрописты и экипаж «Рогатки» все еще склонялись над голограммами и молчали, разве что изредка кто-то полушепотом комментировал увиденное. В какой-то момент Хва-Йунг со свойственной ей прямотой сказала:

– Трига не хватает, – и все остальные закивали, соглашаясь.

В другой раз Вишал оглянулся на Фалькони и спросил:

– Вам достаточно соли, капитан?

Фалькони поднял большой палец:

– Идеально, док. Спасибо.

– Но почему столько морковки? – спросила Воробей, поднимая ложку, доверху наполненную оранжевыми дисками. – Вы всегда как будто лишний мешок ее в еду кладете.

– Морковь полезная, – ответил Вишал. – К тому же я ее люблю.

Воробей презрительно усмехнулась:

– О да, вы-то ее любите. Небось и в медотсеке запас держите, погрызть, как только проголодаетесь. Кролик-кроличек. – Она часто и мелко зажевала, изображая грызуна. – Полные ящики моркови. Красная морковь, желтая, оранжевая…

Густой румянец залил щеки Вишала, врач с громким стуком уронил ложку. Все уставились на него.

– Мисс Воробей, – заговорил он, и в голосе его прозвучала необычная для Вишала гневная нота, – вы постоянно, как вы сами выражаетесь, «тычете мне в морду». А поскольку Триг вас обожает, он обращается со мной точно так же.

С презрительной гримасой Воробей ответила:

– Не кипишите, док. Я вас просто дразню. Если уж…

Вишал посмотрел ей прямо в глаза:

– Ну так не дразните меня, мисс Воробей. Ни с кем другим вы не позволяете себе так разговаривать. Так что будьте добры и ко мне относиться с тем же уважением, с каким я отношусь к вам. Да. Благодарю вас. – И он снова уткнулся в тарелку.

Воробей, кажется, несколько растерялась. Фалькони многозначительно глянул на нее, и она, откашлявшись, сказала:

– Ну че-ерт. Ну если вы так из-за этого переживаете, док…

– Именно так, – решительно объявил Вишал.

– Тогда, это, извините. Больше не повторится.

Вишал кивнул и продолжал есть.

«Молодец», – подумала Кира, но и мысли ее были приглушены. Она заметила легкую улыбку на лице Нильсен, а несколько минут спустя помощник капитана встала, подсела к Вишалу и о чем-то с ним негромко заговорила.

Вскоре Воробей ушла глянуть, как поживает Итари.

Все доели, Нильсен и Вишал занялись посудой, а Фалькони подошел к Кире и осторожно опустился на пол рядом с ней.

Она поглядела на капитана – тоже без особого интереса.

Он не встречался с ней взглядом, уставился куда-то в потолок, почесал отросшую за день щетину на подбородке:

– Расскажешь мне, что тебя гложет, или щипцами из тебя вытаскивать?

Вступать в разговор Кире не хотелось. Истина о жутях все еще была для нее новой, ранящей и – не стоит врать самой себе – постыдной. К тому же она устала, вот просто до костей изнемогла. Так что Кира попыталась уклониться от ответа. Указав рукой на голограмму, она сказала:

– Вот что меня гложет. А что же еще? Все пошло наперекосяк.

– Чушь собачья, – приветливо отвечал Фалькони. Теперь он посмотрел на нее в упор из-под темных бровей, синие глаза – ясные, глубокие. – Ты маешься с той самой минуты, как вернулась с медузьего корабля. В чем дело? Из-за того, что потеряла полруки?