Роб Сандерс - Архаон Вечноизбранный [СИ]

— Скажи мне, перебежчик, — кипел Айзенкрамер. — Ты сражался под знаменем Архаона?

— Да.

— Ты его знаешь?

— Да.

— Преследуемый звериным воинством, — сказал Айзенкрамер, — без числа, чтобы сразиться с дворнягой Бога Крови… куда бы он побежал?

Раанок сначала ничего не сказал. Затем:

— Архаон не очень-то любит убегать.

— Тогда что бы он сделал? — обратился к нему Айзенкрамер.

— Он бы где-нибудь спрятался, — сказал Хоррвиц, наполовину про себя. Айзенкрамер повернулся к нему, прежде чем вернуть пристальный взгляд на перебежчика. Воин Хаоса медленно кивнул.

— Где?

Когда Раанок ничего не сказал, Айзенкрамер поднес губы к одному из разбитых ушей мародера.

— Как бурдюк с водой, я наполню тебя до краев любовью Бога-Короля. Ты слышишь меня, миньон? Не гори желанием вернуться к хозяину, которому ты больше не служишь, — Айзенкрамер снова столкнул себя с ним лицом к лицу. — Где? — спросил он.

Хоррвиц не хотел видеть дальнейших страданий. Он хотел, чтобы пленник заговорил.

— Ратскорн, — это слово сорвалось с губ воина, как поражение. Принятие. — Крепость Ратскорн.

Злобная улыбка расплылась по лицу генерала Охотников на Ведьм.

— Ты знаешь эту крепость?

— Да.

— И ты отведешь нас туда в качестве пленника мастера Хоррвица?

Раанок медленно кивнул. Айзенкрамер посмотрел на храмовника. Мерзкий смешок вырвался у охотника на ведьм.

— Я знаю, что ты это сделаешь, — сказал он прикованному Рааноку.

Зигмариты оставили высокогорье позади и спустились в окутанные туманом долины внизу. Хельмут Хоррвиц прислушивался к ритмичному лязгу своих доспехов, пробираясь сквозь лед и песок. Без своей лошади он вернулся к ходьбе в полном снаряжении. Холод пронзал его своими ледяными когтями, а ветер завывал сквозь забрало. Скалистые возвышенности окружали жалкую трассу. Все казалось ловушкой. Наверху была темная клаустрофобия облачного покрова. Тем временем, каждый грохочущий шаг уводил храмовника все глубже в море туманного мрака, в которое спускалась кавалькада зигмаритов.

В темноте что-то двигалось, заставляя Хоррвица тащиться, выставив перед собой длинный сверкающий клинок. Однако ничто не двигало приторные миазмы — ни тени, скользящие сквозь них, ни ветер, ни движение имперцев во мраке. Не оставшиеся лошади, тащившие мертвый груз алтарной повозки, упакованные палатки и припасы. Ни жрецы-воины в кольчугах и мантиях, ни рыцари Двухвостого Светила в своих шумных доспехах и шлемах-бацинетах. Даже охотники на ведьм, закутанные в плащи, их глаза были едва видны из-под широких полей конических шляп.

Хоррвиц обернулся и увидел, что Айзенкрамер не слишком отстает от него. В окружении одного из его мрачных охотников на ведьм и отца Стернтала, между шляпой и шарфом на шее торчала длинная трубка генерала. Ботинки с пряжками хрустели по инею, в то время как кожа одной руки в перчатке покоилась на пистолете, пристегнутом к поясу. Он увидел, как Айзенкрамер медленно кивнул ему.

Обернувшись, Хоррвиц увидел, как мародер Раанок, спотыкаясь, пробирается сквозь туман. Он все еще был погружен в свой извивающийся груз тяжелой цепи, тяжесть которой перекатывала его с одной стороны тропинки на другую. Это был поистине подвиг выносливости и чудо, что заключенный не упал в обморок.

Пока храмовник размышлял о бремени перетаскивания таких тяжелых цепей через Пустоши, он почувствовал приятное ощущение на своих собственных плечах. Тепло, как будто он погрузился в ванну в таверне, растеклось по нему. Он почувствовал, как пальцы, нежные, но сильные, разминают его ноющие плечи и шею. Более легкие кончики пальцев прочертили узоры на его спине и на плоском животе. Хоррвиц застонал. Он был там, в тумане, в уединении своего шлема, в шелковистом пуху своего разума — месте, которое он оберегал от голода, пронизывающего холода, мук битвы и отупляющей боли пройденных пространств.

Он знал такое прикосновение только один раз. Его двоюродная сестра Труди. Запретный день в Рейквальде, давным-давно, еще до призыва сквайров, капитула и Бога-короля.

— Хельмут…

— Труди…

Как будто она была там, с ним, внутри его лат. Его настоящая любовь вернулась. Она поцеловала его, и он ответил. Его чувства принадлежали ей, а ее губы принадлежали ему.

— Труди…

— Рыцарь!

— Любовь моя…

— Мастер Хоррвиц!

Разрушительный воин Раанок внезапно и необъяснимо оказался между ними. Его разбитый шлем. Его залитое кровью лицо. Его клочковатая борода. Его зубы были оскалены, а голос громким.

— Мастер Хоррвиц! — он качал головой и своими цепями. Хоррвиц почувствовал легкое прикосновение Труди к своему седому подбородку. Она отвернула его от несчастного Раанока и вернулась к своим собственным небесным чертам. Она снова наклонилась и поцеловала его. Они были там, в Рейквальде, под пятнистым светом, пробивающимся сквозь деревья, с пением птиц в ушах.

Храмовник почувствовал, как что-то дернуло его за шею. Он отстранился. Там снова был воин Раанок. Он просунул пальцы между цепями и вытащил ключ от своих наручников у Хоррвица. Как акробат, он пытался подобрать ключ к массивному замку. Призрак предупреждения эхом отозвался в голове храмовника. В нем поднялся огонь негодования.

— Поцелуй меня, любовь моя…

Его быстро поглотило пьянящее прикосновение губ Труди к его собственным. Внезапно у нее вырвался крик. Она прорычала от боли почти ему в рот. Глаза Хоррвица распахнулись. Внезапно вернулся холод. Туман рассеялся, и там оказался Раанок. Тяжелые цепи были свернуты у его ног. У него текла кровь через разбитую броню. Клинок храмовника Хоррвица был в его руке, окрашенный в красный цвет кровью Труди. С ужасом он осознал, что его обезоружили, что его пленник свободен и что он держит на руках убитую Труди.

— Рыцарь! — Раанок снова взревел. — Посмотри вниз.

Хоррвиц позволил своему мечтательному взгляду переместиться на его бронированные ботинки. Они были забрызганы кровью и песком. Пол был усеян осколками костей и черепами. Он наполовину стоял в грудной клетке.

Хоррвиц посмотрел на мародера, а затем снова на кавалькаду. Священники, рыцари и охотники на ведьм были почти потеряны в тумане, но храмовник мог слышать стоны. Черноволосые красавицы с болезненно белой плотью извивались вокруг них, казалось бы, внутри их одежд, плащей и доспехов, гипнотизируя зигмаритов. Эти твари были живым искушением, вся больная красота и непристойные когти. Хоррвиц пришел в себя. Это была не Труди, он вдруг почувствовал холод, липкость и чужеродность на своей коже.

— Порождения демонов! — взревел Хоррвиц, предупреждая кавалькаду об обреченности их желаний. Приятные черты лица Труди отодвинулись, как рычащая собака, чтобы показать демонетку, обернутую вокруг него. Рыцарь отбросил смертоносную штуку. Она взвизгнула от ужаса своей неестественной жизни, прежде чем рухнуть на пропитанную кровью землю у ног Хоррвица. Его предупреждение вызвало одновременное осознание и отвращение у зачарованных священников и охотников на ведьм.