Роб Сандерс - Архаон Вечноизбранный [СИ]

Кастнер с трудом поднялся на колени. Его руки дрожали. Голова его казалась легкой, а рана в боку горела при каждом мучительном движении. Он неуверенно поднялся на ноги, его латы скрежетали от усталости. Поставив одну ногу перед другой, рыцарь обошел каменный круг и поднял Терминус с того места, где он лежал, забрызганный грязью и кровью перед основанием грубого обелиска. Меч казался тяжелым в его руках, и рыцарю понадобилось много усилий, чтобы протащить клинок через каменный круг. Бык добрался до окровавленного алтаря, согнувшись пополам, его огромная грудь тяжело вздымалась от затрудненного дыхания.

С большим усилием, чем он мог вынести, Кастнер поднял Терминус над головой, ревя от раскалывающейся боли в боку. Огромный меч обрушился на поверхность алтаря, пробив древний камень насквозь. Бык оттолкнулся от скользкой крови на своей поверхности и рухнул рядом со своим шаманом у подножия стадного камня. Он застонал, одна копытная часть ноги неудержимо задрожала. Он растопырил пальцы своей огромной руки на груди и обхватил болт, пронзивший его громовое сердце. Другая его рука с безмолвной мольбой отмахнулась от зигмаритского рыцаря. Кастнер с трудом обошел разбитый алтарь и закачался над быком в собственных мучениях. Храмовник покачал головой, когда облако горячего дыхания зверочеловека окутало их обоих. Стадный камень выл от неестественной энергии, что использовалась для его создания. Магический камень мерцал, как тень, заряженный приношением стольких душ, убитых в круге перед ним. Бык прижался к нему своим могучим рогатым черепом, как младенец к груди матери. Он всё ещё думал, что его Губительные Повелители спасут его.

— Нет, — сказал Кастнер, его губы были в крови и синяках. Зверь закрыл глаза, мокрые от страха и разочарования. Его рука опустилась в чудовищном согласии. Кастнер снова поднял Терминус и обрушил клинок на толстый череп твари со всей яростью, какую только мог вызвать в своем измученном болью теле. Кровь брызнула на разрушенные доспехи рыцаря, когда он рубил рога и кости. Клинок опускался снова и снова, его колющие движения становились все более дикими. Хотя огонь в его руках уступил этому усилию, огонь в его сердце — нет. Он. Бы. Убил. Их. Всех.

Тяжелый клинок промахнулся, не попав в размозженный череп зверочеловека, врезавшись в неровности стадного камня. Металл клинка странно звякнул о материал, и Кастнер почувствовал, как внезапная агония обожгла его мозг, словно кончик раскаленной кочерги. Боль и удивление были таковы, что рыцарь Двухвостого Светила уронил Терминус в кровь своего поверженного врага и споткнулся у алтаря, зажав перчаткой правый глаз. С его губ сорвался тонкий мучительный стон. Кровь, горячая и густая, пролилась сквозь металлические пальцы и потекла по его лицу. Он попытался что-то разглядеть, но не смог. Моргая своим левым глазом, открытым сквозь кровь и боль, он обнаружил, что не может сделать этого с правым. Его сердце превратилось в тихий шепот. Он взревел от страха и упал на закованные в броню колени. Все, что он мог видеть справа — это глубокая тьма мира, который теперь исчез. Пульсирующее горе. Лихорадочное недомогание. Раскаленное добела отсутствие. Чистый Рок.

Выхватив из руки перчатку, он провел кончиком пальца по окровавленной глазнице и по разбитому глазу. Он почувствовал укол какого-то предмета внутри себя и одновременно мучительную боль, подобной которой он никогда не испытывал. Это было подобно удару молнии, пронзившей разум, бросая все внутри в ужас, темноту и беспорядок, которые последовали за этим. Кастнер попытался собраться с мыслями. Чтобы сосредоточиться на своем пути через постоянные мучения. Терминус, должно быть, ударил кремнистым осколком из камня ведьмы и послал его, как наконечник стрелы, ему в глаз. Схватившись за другую руку, рыцарь в отчаянии и гневе ударил металлическим кулаком по стадному камню. Он был просто глуп. Опрометчив. Иррационален. И он за это поплатился. Он потерял что-то такое, что никак не смог бы вернуть. Это осознание обожгло его.

Храмовник еще некоторое время стоял перед камнем, преклонив колени перед своими врагами. Стыдливая слеза тихо скатилась по одной из залитых кровью щек. От земли шел пар от запекшейся крови. Огонь начал угасать. Сырая краснота рассвета пробивалась сквозь открытое небо.

Кастнер почувствовал, как что-то толкнуло его руку. Это был Оберон. Жеребец легонько ткнулся в него носом, словно не зная, жив его хозяин или мертв. Рыцарь был неподвижен. Конь был не единственным, кого это интересовало. Кастнер поднял голову. Сестра-послушница стояла перед ним на коленях, держа на них переплетенные книги, и, приоткрыв рот, смотрела ему прямо в глаза. Это был полный бардак. Колотая рана в форме паука обнажала темноту внутри. Кровь текла, как слезы, от его разрушения. Девушка оторвала полоску чистой ткани от своей сорочки и принялась обматывать ею голову Кастнера, прикрывая его слепой глаз. Она что-то говорила, но Кастнер этого не заметил.

— Значит, ты рыцарь? — сказала девушка.

— Что?

— Так ты рыцарь? — повторила она. Ее голос был раздражающе высок, певуч и провинциален. Она придвинула стопку книг поближе, словно защищая их. Кастнер хмыкнул. Судя по звуку ее голоса, храмовнику было трудно поверить, что девушка когда-либо заглядывала под покров одной из них. — Я никогда не видела рыцаря вблизи. Некоторые из них навещали преподобную мать, знаете ли, с важными лицами и тому подобное…

— Рыцарь — это важная персона, — хмыкнул Кастнер. Ему нужно было сосредоточиться на чем-то другом, кроме боли в голове. Девушка, казалось, не заметила, что Кастнер заговорил. Она продолжала болтать без умолку.

— Тот, кого я видела ближе всех, был одет в такие же доспехи, как и ты. Но это совсем другой символ. Наверное, какое-то животное. Одна из девушек в судомойне сказала, что это был грифон, что бы это ни было…

— Так ты святая сестра? — обратился к ней Кастнер.

— Да, но вообще-то нет, я неофитка, — призналась девушка. — Я работаю в судомойне…

— Я понял, — сказал Кастнер. Ослепляющая боль в глазах делала его кратким и саркастичным. — Зигмаритка?

— Ну да, сьер, — ответила девушка. — Преподобная Мать сказала, что однажды я стану прекрасной Сестрой Императорского Креста.

Кастнер слышал об этом ордене. Как и его собственный рыцарский орден, Сестры Императорского Креста в конечном счете подчинялись Великому Теогонисту в Альтдорфе. Орден содержал монастыри и монастыри послушных сестер по всей Империи и взял в качестве своего символа имперский крест — тот самый крест, который украшал навершие Терминуса. Север, Юг, Восток и Запад — сестры Императорского Креста чтили Зигмара как своего покровителя и считали своим священным долгом духовное единство империи Бога-Короля.