Роб Сандерс - Архаон Вечноизбранный [СИ]

Отвернувшись от бревна, которое, казалось, преграждало путь, рыцарь увидел слева от себя огромный дуб — узловатый и широкий. Именно из этого дерева были сделаны огромные корабли с пушками и осадные машины Империи. Его ветви были прямыми, как виселица. Его кора была грубой и полной ярости, придавая узлам и узловатым бугоркам вид поднимающейся колонны злобных черепов, которые преграждали ему путь, сверкая белым светом от молнии, открывшей небо над ними. Когда гром разорвал воздух вокруг рыцаря, молния ударила в ветви над ним. С оглушительным треском засов расколол огромный дуб надвое. Пламя быстро распространялось по его изгибам и ветвям, пожирая древесину с ненавистной самозабвенностью. Кастнер упивался силой этой сцены. Зрелище бессмысленного разрушения.

Храмовник заковылял назад от сильного жара, повернувшись спиной к яростному аду. Напротив, тропинка уже не была такой уверенной. Деревья, казалось, сливались друг с другом, как одно целое. Кора была равномерно покрыта шрамами и содрана злыми когтями какого-то животного, с дерева сочились соки. Чем больше Кастнер смотрел на скользящие изгибы, на округлую красоту, на арки, на изгибы и изгибы стволов и ветвей, окружавших друг друга, тем сильнее его тянуло туда. Это напоминало ему не о неодушевленных деревьях, а о людях, мужчинах и женщинах, обнимающих друг друга. В противоположном пламени Кастнер увидел свое лицо на каждой мужской фигуре, в то время как девушки были каждой женщиной, к которой он когда-либо стремился.

— Нет… — он чуть не задохнулся и заставил себя отвести взгляд от этого извращения. Справа от себя он нашел бревно — что было невозможно, так как оно находилось позади него. Но это было не так — пылающий дуб теперь занимал это место. Кастнер огляделся, ища дорогу, по которой вышел на поляну, но ее там не было. Тело. Пламя. Смех. Пламя. Смех. Тело. Рыцарь был потерян во всех смыслах этого слова.

Кастнер закричал, глядя на бурлящие небеса. Он никогда не видел такой бури. Катящиеся гряды облаков, поглощающих друг друга — растекающиеся, вздымающиеся и бушующие молниями розового и голубого цветов. Он опустил подбородок и уставился на расчищенную площадку. Он нашел след — траншея, которую большой меч вырезал позади него, пересекалась много раз в безумном узоре. Линии и круги. Черная земля поляны была взрыта в оттиске звезды. Восьмиконечная звезда.

Кастнер потянулся за именем своего Бога-Короля, но обнаружил, что его там нет. Священное имя, которое десятилетиями не сходило с его губ. Его покровитель. Его Бог и его король. Божество, которому тамплиер обещал свою жизнь и службу. Его имя… исчезло. Кастнер рухнул на бронированные колени.

— Милорд! — крикнул он в грозу. — Ч не знаю, что случилось. — Почему ты покинул меня?!

— Ты не покинут…

Голос был повсюду. Это был рев пламени. Смех в темноте. Роковое восхищение. Невозможный шторм. Кастнер повернулся, волоча за собой раненую ногу. Он резко обернулся, и лес расплылся в размазанную темноту. И тут он увидел это. На мгновение. На поляне. Прямо рядом с ним. Воплощенный ужас, насмехающийся над смертным ничтожеством. Спотыкаясь, Кастнер остановился, и у него создалось впечатление, что это какая-то жуткая тварь из потустороннего мира. Демон. Горгулья. Демон. Черный, как ночь, с рогами и крыльями адской милости.

— Не смотри на меня-а-а-а-а-а-а-а… — сказало существо голосом, от которого, казалось, разрывалось сердце.

Боль. Невероятная.

Кастнер схватился за голову и испустил вопль искренней агонии. Он прикрыл свой глаз, но жгучая мука продолжалась в глазу, которого больше не было. Он мог видеть молнии в своем сознании. Осколки цвета, не поддающиеся ни названию, ни описанию. Призрачные впечатления от мира, находящегося за пределами чувств и зрения. Он мог чувствовать сердцем. Слушать его умом. Он чувствовал вкус мира, созревшего для разрушения. Это было уже слишком. Это было уже слишком. Пусть это прекратится.

Путевой храм

Суденпасс

Хохланд

Нидригстаг, имперский год 2420

— Поднимите, поднимите его.

Слуга Дагоберта, Берндт, будучи таким же здоровяком, как и он, поднял тело Кастнера с телеги с сеном вместе с латами и всем прочим.

— Внеси его внутрь, — сказал священник, и его голос был подобен гравию на дороге, идущей рядом с дорожным храмом. Он провел короткими пальцами по своим седеющим волосам. Берндт не ответил: слуга был нем.

— У него ещё было вот это, — сказал грубый фермер, с трудом поднимая окровавленный Терминус. Дагоберт нырнул внутрь, выхватил из ящика для пожертвований пухлую пригоршню монет и вложил их в руку ошеломленного фермера, который нашел рыцаря Двухвостого Светила без сознания на краю Суденпасса. Он взял двуручный Терминус.

— Отнесите его в гардеробную, — распорядился Дагоберт, — вместе с его оруженосцем.

Когда Берндт топал по храму с рыцарем на руках, подобно оплывшей свече, грохот разбитых доспехов Кастнера привлек внимание прихожан. В основном это были путешественники: кожевники, коробейники, купцы и тому подобное, ехавшие по Суденпассу из Вольфенбурга в Мидденхейм, с несколькими постоянными посетителями с козьих ферм в предгорьях. Потревоженные глаза благочестивых присутствующих были обращены от скульптурной формы Бога-Короля к ужасному состоянию тамплиера.

— Прошу прощения, — сказал Дагоберт, ковыляя вслед за Берндтом и тамплиером. — Прошу вас, братья и сестры, вернитесь к своим мыслям.

Пройдя по храмовой дорожке, Берндт протиснулся сквозь занавески в комнату для переодевания. Эмиль уже был там — как законсервированное тело в древней гробнице, чудовищность его ран была скрыта бинтами и влажными мазями. Дородная жрица Шаллии сидела рядом со сквайром в своих белых одеждах, давая материнские наставления Жизель, которая ходила взад и вперед со свежими повязками.

— Клянусь Голубкой, — сказала жрица, — что это у нас тут?

— Еще один слуга Зигмара, сестра Арабелла, — сказал Дагоберт. — Боюсь, что он заслуживает вашего внимания.

— Положите его на другую койку, — приказала жрица. Берндт повиновался. — Мне понадобится помощь с его доспехами.

Дагоберт кивнул, отложил Терминус в сторону и подошел к Берндту, чтобы помочь ему управиться с разбитыми латами.

— Его раны очень серьезны, — заключила жрица, разматывая ткань, сделанную рукой Жизель вокруг глаза храмовника. — Объект. Кажется, он все еще там, — сказала жрица. — Дай мне мою сумку, дитя, — Жизель без малейшего раздражения передала жрице ее сумку с инструментами и зельями. — Это должно выйти наружу, иначе пойдёт заражение.