Роб Сандерс - Архаон Вечноизбранный [СИ]

Толстые одежды священника изо всех сил впитывали грязь, покрывавшую его доспех и просачивавшуюся из кольчуги. От него все еще воняло, но он мало что мог с этим поделать и надеялся сойти за страдающего, умоляющего Зигмара о помощи. Похоже, это сработало. Многие из тех, кто молился, были слишком вежливы, чтобы комментировать запах или не желали вступать в разговор с таким несчастным, и просто отошли. Прижимая к груди шлем крестоносца и натягивая капюшон, храмовник ждал. Вместо того чтобы попробовать пройти мимо часовых в попытке проникнуть в тщательно охраняемую Солнечную часовню — личный храм Великого теогониста, — Кастнер рассчитывал ждать в главном святилище, уверенный, что Великий теогонист придет к нему. Перед Кастнером стоял золотой восьмиугольный трон Великого теогониста — трон, с которого Хедрих Лютценшлагер наслаждался утренними обрядами.

Храмовник слегка покачнулся на своих бронированных коленях. Там были только он и Бог-Король, в самом священном месте во всей империи.

— Ты покинул меня, — прошипел Кастнер, его сухие губы медленно произносили каждое слово в пределах капюшона. Храмовник взглянул на гордое лицо статуи. Статуя блестела, ее золотистый и легкий бережно ухаживает и от низкого угла, Зигмар смотрел, как надменный и высокомерный бог. — Я прожил благочестивую жизнь. Улучшал себя учебой, ради твоей милости. Натренировался до предела и служил тебе мечом. Я оказал тебе честь. Я любил тебя. Я отдал тебе все, что у меня есть. И все же ты оставил меня заблудившимся на пути, ведущем не знаю куда.

Тамплиер купался в лучах разноцветного света из витражного окна и чувствовал, как его резкий шепот поднимается в жарких лучах утреннего солнца.

— Я больше не орудие твоего замысла, — сказал Кастнер. — Мерило для измерения чистоты других, оружие для наказания и щит для защиты вашей империи от врагов, близких и далеких. Я меняюсь. Я изменился. Я это знаю. Обстоятельства отвратили меня от моей цели — служить другим неизвестным. Как искривленная стрела, я лечу неверно, но все же попадаю в цель. Я не буду ничтожеством в твоих глазах. Собака, которую надо усыпить на улице. Я не ошибка. Отклонение от нормы. Я не история, которую можно переписать. Я не ошибка, которую нужно исправлять. Поговорите со мной, милорд. Мой император. Мой Бог-Король. Мое сердце в пути. Веди меня обратно к твоему свету и любви. Я сделал все, чтобы служить тебе. Как и древко стрелы, меня можно смягчить и выпрямить. Как и несовершенный клинок, меня можно выковать заново. Прошу вас, милорд. Найди мне применение снова.

Около Кастнера начали собираться священники для утреннего богослужения. Они стояли кучками, и в разговоре доминировали повседневные дела культовой политики. Тамплиер даже слышал, как некоторые говорили о таинственных приказах Великого Теогониста и дополнительной безопасности вокруг собора. Скопления людей становились толпами по мере того, как их число росло, а куполообразное святилище заполнялось жрецами, стоящими перед колоссальной фигурой своего бога. И все же они обходили вонючего храмовника стороной. Кастнер поднялся на ноги. Его затошнило. У него подкашивались колени.

— Не оставляй меня, — взмолился Кастнер, — игрушкой судьбы. Покажи мне знак в этом святейшем из мест.

Но ничего не вышло. Целая жизнь преданности и служения Кастнера была вознаграждена монументальной тишиной, которую могла создать только возвышающаяся статуя. Когда жрецы разошлись, Хедрих Лютценшлагер вошел в Великое святилище. В великолепных одеждах из белых и золотых нитей, которые тянулись за Великим теогонистом на протяжении половины зала, высокий зигмарит направился к трону. Лютценшлагер был известен как пылкий, но холодный слуга Бога-Короля. Чопорный и непреклонный исполнитель своей веры, его неудовольствие было легко заслужить. Он не был физически внушительным мужчиной. В этом не было необходимости. Шесть Рыцарей Огненного Сердца, сопровождавших его, были достаточно внушительны в позолоте своих золотых и серебряных доспехов, неся в своих великолепных латных рукавицах увенчанные молотом полэксы (вид алебарды с молотом вместо топорища). Короткие шаги Лютценшлагера с деловитой быстротой несли его сквозь толпу. С ним спешила небольшая группа слуг, неся собственный церемониальный молот Великого теогониста, посох-скипетр и свернутые в трубочку молитвы. Голова Лютценшлагера была коротко выбрита, оставляя черную тень, которая почти придавала вид тюбетейки, в то время как его крылатые брови обрамляли жесткие глаза и крючковатый нос.

Когда Великий теогонист приблизился, Кастнер сердито посмотрел на бесстрастную маску золотого бога. Откинув капюшон, он натянул шлем крестоносца на оскал, грозивший расщепить лицо.

— Ты не говоришь, — произнес Кастнер сквозь темноту шлема, — но я слышу все. Молчание будет встречено молчанием, Бог-Король. Ничто так особенно не олицетворяет молитву без ответа, как бог, бессильный спасти свой народ. Да будет так. Ты увидишь, как твои поклонники будут страдать и умирать, а я ввергну твою империю в тлеющие угли Армагеддона. Тогда ты услышишь меня, Бог-Король. Ты услышишь меня в умоляющих молитвах твоего народа под лезвием моего клинка. Ты услышишь меня в жадном огне, который сожрет все, ради чего ты жил. Ты услышишь меня в оглушительной тишине Конца Времен, когда я оставлю твою жалкую империю безо всех наров, которые можно было завоевать. Хоть ты и полуслепой, я вижу в тебе мошенника, каким ты всегда был. Умоляющий бред сумасшедшего монаха. Я отрекаюсь от твоего ложного величия — и выковываю путь, который сам себе проложу. Я буду чемпионом погибели и приму верность тех, кто уже отвечает на ненависть в моем сердце. Я делаю это из ненависти к вам, милорд. Из ненависти ко всем непостоянным силам этого мира, играющим судьбой с человеческими душами. С тьмой — новое начало, как со мной — конец человека и всего Божьего.

— Да-да-да, — произнесло что-то темное и глубокое внутри него. При этих словах Кастнер почувствовал, как его сердце внезапно заколотилось в груди. Тяжелые цепи и оковы его немощи отпали, как отпирание замка. Ужасный потенциал расцвел в рыцаре, сразу позволив ему получить доступ ко всему, чем он когда-то был, и к страшной погибели, которой он однажды станет. Кастнер наслаждался беспокойным рождением тьмы в своей душе. Ощущение было новым. Это было захватывающе. И все же она всегда была здесь, ее гниющее семя навсегда поселилось в его сердце. Он ничего не знал о рождении. Он был потерян во тьме невежества. Он был рожден тьмой и во тьму вернется. Храмовник позволил холодной ярости нарастать в нем, оттачивая ее, как клинок перед битвой. Время пришло.

Проходя мимо Кастнера, Хедрих Лютценшлагер услышал яростное бормотание из-за шлема тамплиера. Он повернулся к одному из сопровождавших его рыцарей, прежде чем подняться по ступеням, ведущим к статуе Зигмара, чтобы занять свое место на троне. Рыцарь Огненного Сердца остановился рядом с Кастнером и положил сверкающую перчатку на его наплечник.