Юрий Нестеров - Профессионариум. Антология фантастических профессий [сборник litres]

– Вам грустно? – Мелодичный женский голос пробился сквозь мысли Луки, точно лучик света сквозь кладбищенские тучи.

– Пожалуй, – кивнул Лука, разглядывая собеседницу. Тёмные локоны обрамляли бледное сердечко лица. Густая траурная вуаль скрывала её глаза, и Лука почувствовал себя неуютно.

– Не стоит печалиться: маркиз прожил яркую жизнь и ушёл не прощаясь, как и положено джентльмену. – Девушка улыбнулась.

– Но он мог бы столько сделать для окоматографа! – возмутился Лука. – Только подумайте, сколько историй он ещё мог отыскать! Сколько мог бы показать людям! То, что является собственностью одного, увидел бы целый свет!

– Возможно, вы правы, – собеседница слегка коснулась волос, – но, говорят, синемация…

– Ах, полно вам, – недовольно отмахнулся Лука, – живые рисунки – ничто рядом с подлинными событиями, увиденными людьми!

Собеседница промолчала, как раз сейчас священник завершил молитву.

Все разошлись быстро, хотя, может, Луке только так показалось. А он всё стоял под пронизывающим холодным дождём, глядел на серые стены склепа и думал: правда или нет, правда или нет?

– Прощайте, – донёсся до него голос давешней собеседницы.

Лука обернулся и, не успев осознать, что делает, выпалил ей вслед:

– Вы Элейн? – сказал и залился краской.

– Элейн? – удивилась девушка. – Нет, я Вероника.

– Простите, так неловко получилось, – забормотал Лука, чувствуя себя последним глупцом.

– «Элейн» – это название корабля, который принадлежал моему отцу, – будто и не заметив извинений, продолжила незнакомка.

– Корабль? – переспросил Лука.

Девушка кивнула, щелчком раскрыла над собой чёрный купол зонта и медленно пошла по дорожке к выходу.

Лука глядел на неё, исчезающую среди старых могильных плит и каменных крестов, и в голове его вертелась мысль, что им необходимо встретиться.

Над ухом резко и противно каркнула птица, и Лука, вздрогнув, бегом бросился догонять Веронику. Не замечая луж, он мчался следом, придерживая одной рукой цилиндр, а другой крепко вцепившись в трость. Условились встретиться назавтра. Весь вечер Лука не находил себе места. Морщась, разглядывал полученные награды, пересчитывал их, вздыхал и вновь пересчитывал.

А во сне он вновь видел себя голодным мальчишкой, босоногим Ванькой, которого мать спозаранку выгоняет на дорогу выпрашивать копейку у господ, едущих в самоходных каретах.

Проснувшись, Лука, точно больной, покачиваясь, прошёл к рукомойнику и долго плескал холодной водой в лицо, смывая липкие тенета кошмара.

Он не любил вспоминать прошлое и оттого, почуяв в себе силу к окоматографии, сбежал из дому, сменил имя и больше не показывался на ненавистном пороге.

– Я должен найти окоматограф старика, – решил для себя Лука; он предвидел, что именно этот легендарный предмет поднимет его на новые вершины. Никто и не вспомнит через несколько лет маркиза Креньи, все будут говорить лишь о нём, Луке. К его кабинету будет стоять очередь, чтобы отдать свой глаз на благо искусства. А он станет тщательно выбирать и слегка кривить губы, глядя на очередного посетителя. Поднявшись на борт, путник заперся в своей каюте и, устало сев на койку, прикрученную к полу, открыл саквояж. Окоматограф был на месте. Всё та же желтизна кости неведомого зверя, всё тот же мутный блеск отполированной пластины, которая вовсе не являлась зеркалом.

Осторожно достав этот предмет, мужчина поставил его на стол. Затем извлёк из саквояжа керамический горшок, расписанный цветастыми узорами из диковинных птиц, и открыл его. Посторонний человек мог бы прийти в ужас от содержимого горшка, но не окоматографист. В горшке, в золотистой жидкости, пахнущей мёдом и алкоголем, плавали человеческие глаза. Карий, зелёный и даже необыкновенного лазурного цвета.

Осторожно ухватив один из них, с ярко-зелёной радужкой, мужчина опустил его в углубление, словно сваренное на завтрак яйцо, так, чтобы глаз смотрел на металлическую пластину.

Затем окоматографист положил кончики пальцев на подставку и осторожно использовал силу. Магия, текущая в его венах, забурлила и потекла тонким ручейком в чудное приспособление. Кость мягко засветилась, и око ожило. Зрачок, до этого широкий и безжизненный, резко сузился, и комнату наполнили силуэты. Вначале размытые, точно сотканные из тумана, они постепенно приобрели чёткость и полноту, и вот уже не плоские картинки мечутся по стене каюты, а словно окоматографист волшебным образом перенёсся в один из залов древнего храма Повелителя морей.

Можно разглядеть каменных кракенов, что держат щупальцами свод храма. Барельефы с изображением акул и китов. И глубокий бассейн в середине, чья вода светится изнутри.

Внезапно поверхность забурлила, и оттуда из недр появилась настоящая русалка. Тот, кто видит её, старается запомнить каждый изгиб тела девы волн. Даже теперь она настолько взаправдашняя, что хочется коснуться её обнажённого плеча, вдохнуть аромат волос, украшенных жемчужинами и ветками кораллов. И никогда не отводить взора от её чудесных лазурных глаз.

Русалка шевелит губами, из-под которых проглядывают мелкие острые зубы, но слов не слышно, а затем протягивает ларец.

Тот, чей глаз сейчас в аппарате, принимает подарок морской красавицы дрожащими руками. Открывает крышку и видит в нём вырезанный из кости древнего чудовища окоматограф.

– А вы видели морских воительниц? – поинтересовалась за обедом тощая леди, похожая на сушёную воблу, кокетливо глядя на капитана.

– И не единожды, – ответствовал тот. – Эти создания чертовски красивы; пожалуй, ни одна женщина на земле не сравнится с ними. Их формы, волосы, а глаза! Если бы вы хоть раз увидели такую, не забыли бы до самой смерти!

– Вы тоже так думаете? – спросила дама у окоматографиста, явно недовольная ответом капитана.

– Я не моряк и ничего не могу сказать по этому поводу, – отозвался мужчина.

– Если увидим хоть одну, вы поймёте меня, – пообещал капитан.

– Надеюсь, что не увидим, – вежливо ответил окоматографист.

– Видимо, дома этого джентльмена ждёт дама сердца, – вздохнула вобла. – Это так, голубчик?

Мужчина промолчал.

Погода с утра стояла отменная. Лука шагал по мостовой, постукивая тросточкой, и сердце его пело, словно на дворе царила весна, а не предшественница холодов – осень.

Мимо проносились самоходные двуколки и брички. Выбрасывая облака чёрного дыма, скрежеща суставами, проехал почтальон на железном ходоке, похожем на страуса.

Лука картинно прикрыл лицо батистовым платком, не желая вдыхать дымы.

В парке он оказался, как раз когда часы городской ратуши пробили полдень. Достав из внутреннего кармана брегет, Лука щёлкнул кнопкой и сверил свои часы с городскими. Секунда в секунду. Оставалось дождаться Веронику.