Гэв Торп - Предъявление обид [ЛП]

Однако вскоре стало очевидно, что они на правильном пути, так как они начали находить гномьи тела, усеивающие землю. Их куртки и кольчуги были изорваны и окровавлены, но были и груды мертвых скавенов. Человекоподобные крысы были шершавыми существами, их шерсть облезла и спуталась, а лица облысели и покрылись шрамами. Те, кто носил какую-либо одежду, были одеты лишь в лохмотья и набедренные повязки, а их сломанное оружие представляло собой грубые молоты и редкие заостренные куски металла с деревянными ручками. Большинство из них, казалось, были убиты, когда они убегали; ужасные раны от топора рассекали плечи и позвоночники, удары молотка отмечались в затылках и раздробленных костях.

— Это всего лишь рабы, — сказал Таронин. — Корм для нашего оружия.

Барундин ответил не сразу, оглядываясь. Рабы скавенов были трусливыми созданиями, загнанными в бой палками и хлыстами своих хозяев. Он знал то немногое, что можно было знать о враге, прочитав несколько старых дневников своих предшественников и отчеты из других владений. Если скавены намеревались прорваться в верховья, рабы были плохим выбором для авангарда, независимо от того, насколько расходным материалом они были.

Барундин внезапно остановился, молот позади него ударил его в спину и заставил споткнуться.

— Стой! — крикнул Барундин, перекрывая извинения телохранителя. Король хмуро повернулся к Таронину. — Они нас выманивают. Дураки последовали за ними в туннели.

Таронин оглянулся через плечо с внезапной тревогой, словно ожидая, что орда крысолюдей набросится на них с тыла. Он похлопал трубача по плечу.

— Подайте сигнал к отступлению, — сказал он музыканту. — Заставь их вернуться.

Трубач поднес инструмент к губам и трижды коротко дунул. Он повторил это еще три раза. Через несколько мгновений ему ответил еще один звук, повторивший приказ. Барундин удовлетворенно кивнул и приказал небольшому отряду развернуться и направиться обратно в Четвертый Глубинный Зал.

Когда они вернулись в зал, Барундин оторвался от своих молотобойцев и помахал им рукой, останавливаясь, чтобы полюбоваться зрелищем. Четвертый Глубинный Зал был заполнен воинами-гномами из каждого клана и семьи, стоявшими плечом к плечу, собравшимися вокруг своих штандартов, барабанщиками и трубачами, выстроившимися вдоль линии. Свирепые топористы Грогстоков с золотым драконом над головой стояли рядом с воинами клана Окрунхаз, чьи зеленые щиты были украшены серебряными рунами. Они тянулись все дальше и дальше, от одного конца зала до другого.

За ними ждали шеренги громовержцев с ружьями и полки стрелков, заряжающих арбалеты. Пятью рядами они стояли вдоль трех ступеней зала, направив оружие вниз, к северным аркам.

За ними у инженеров теперь было пять пушек, а рядом с ними громоздкая, угрожающая форма огнемета. На каждом фланге у стен стояли пятиствольные органные пушки, их экипажи возились с затворами, осматривали груды пушечных ядер и складывали в пергаментные мешки черные пороховые заряды.

Арбрек прибыл и теперь стоял в центре линии фронта, где собрались молотобойцы и другие закаленные в боях бойцы кланов. Барундин подошел к повелителю рун, и когда он пересек промежуток между проходом и линией гномов, он увидел посохи нескольких меньших рунных мастеров среди толпы.

Старый Арбрек стоял, выпрямив спину, держа железный с золотом рунный посох обеими руками поперек бедер, его пронзительные глаза смотрели на приближающегося короля из-под полей потрепанного шлема, сверкая мерцающими золотыми рунами.

— Рад тебя видеть, — сказал Барундин, останавливаясь рядом с Арбреком и поворачиваясь лицом к северным проходам.

— Чертовски неприятное зрелище, — проворчал Арбрек. — Во имя Валайи, какое нецивилизованное время для битвы! Воистину, эти твари безмерно мерзки.

— Это больше, чем их манеры, которые оставляет желать лучшего, — сказал Барундин. — Но то, что действительно шокирует, это то, что они не уважают твой сон.

— Ты смеешься надо мной? — сказал Арбрек, скривив губы. — Я трудился много долгих лет и заслужил право на полноценный ночной сон. Я целую неделю скучал по постели, когда накладывал руну силы на этот посох. Твои предки завиляли бы бородами, услышав такое легкомыслие, Барундин.

— Я не хотел тебя обидеть, — быстро раскаявшись, сказал Барундин.

— Думаю, что нет, — пробормотал Арбрек.

Барундин молча ждал, и в зале воцарилась тишина, нарушаемая шарканьем ног, звоном доспехов, скрежетом точильного камня и обрывками разговоров. Барундин принялся теребить кожаный переплет рукояти топора, дразня блуждающие нити. Слева от него запел низкий голос. Это был тан Унгрик, потомок древних правителей Карак Варна, и вскоре зал наполнился древними дварфийскими стихами, звучащими из уст его клана.

Когда последние стихи эхом отразились от стен и потолка, из коридора послышался шум. Послышался топот ног и панические крики. Послышались сокрушительный кашель и влажные крики, а по толпе гномов прокатилась тревожная рябь бормотания.

Глубокий туман начал просачиваться из входа в туннель, сначала тонкими клочьями, но постепенно становясь все гуще. Он был желто-зеленым, с пятнами гнилой черноты; низкое облако, которое просачивалось через пол, его края были покрыты пятнами сверкающего варп-камня.

— Ядовитый ветер! — раздался чей-то крик, и через несколько мгновений зал наполнился какофонией криков, некоторые из которых были испуганными, многие — вызывающими.

Барундин видел в болезненном облаке очертания теней бегущих и спотыкающихся гномов. Поодиночке, по двое и по трое они вырывались из тумана, хрипя и кашляя. Некоторые падали, их тела дергались, другие прижимали руки к лицу, завывая от боли, падали на колени и колотили кулаками по каменной земле.