Павел Дартс - Крысиная башня

— Чтоб ты сдох, чертов охальник! Как таких еще земля носит! Чтоб ты провалился сквозь землю вместе со своими архаровцами! Чтоб…

Как только донесся старушечий голос, Толик сразу напрягся, выставил на подоконник наган, взвел курок и стал весь внимание.

— Толян… Толь, дай я в него шмальну! — но он только досадливо дернул плечом в черной футболке.

Наконец дождались. Гоблин не стал вступать в диалог со старухой, а выстрелил на голос. Среди темной листвы сверкнула вспышка, грохнул выстрел. Кажется, еще даже не дзинькнули стекла в окне, выбитые картечью, как Толик дважды выстрелил по вспышке. Из соседней кухни также грохнул выстрел батиного Люгера.

Тишина. Звук осыпающегося по стене дома стекла. Толик на мгновение выглядывает из-за стены и еще дважды стреляет, — уже наудачу.

Тишина. Только слегка звенит в ушах от близких выстрелов.

В дверях появляется батя.

— Ну что? Попали-непопали, проверять мы сейчас точно не пойдем. Но что мы неодобряем ночью громкой ненормативной лексики под окнами он, я думаю, понял. Пошли спать. Хочется верить, что бабку на этажах он тоже не зацепил… Дадут нам сегодня выспаться???

Утром разбудил стук в дверь. Кто-то опять из оставшихся соседей по подъезду. Из-за двери:

— Олег Сергеевич! Лена! Нам бы выйти…

Батя пошел открывать подъездную дверь, засов которой на ночь наглухо примотал толстой проволокой.

Вернулся ворча:

— «Что за стрельба ночью, что ночью за стрельба…» Не знаю я, что тут ночью за стрельба, сплю я ночью… Я чо теперь, швейцаром буду здесь работать? И не закрывать дверь нельзя — обязательно кто-нибудь на шармачка заскочит, зае… эээ… замучаешься его потом из подъезда выщимливать…

Подумал.

— А где Толян?

— Ушел. С час назад. В соседний подъезд, сказал, — отозвалась из кухни мама, — Я так полагаю…

— Да че тут полагать, к Элеоноре таскается, ясно… — вполголоса пробурчал батя.

Хлопнула входная дверь.

— Ага, вот он. Вот что. Давайте так сделаем: сейчас пройдемся по подъезду, выясним кто и сколько осталось жильцов. Определимся все же с графиком дежурства у входной двери, по-новой. Днем и женщина сможет дежурить, ничего сложного своего соседа опознать, да посмотреть, чтоб соседа не под ножом привели. А ночью — или мужики по очереди, или сделаю мину-сигналку. Хотя… Если начнут подъездную дверь ломать — полюбому услышим. Серый, ты лежи, отдыхай пока.

Они ушли.

В подавляющем большинстве квартир никто на стук не ответил. От почти тридцати квартир ключи уже были у Олега, оставлены на сохранение. Зашли, осмотрелись. Наметили, куда перетащить хабар и как спрятать. Продолжили осмотр. Оказалось, в Башне остались всего-то пять семей, и те также вскоре собираются сматываться. Да, здорово людей подкосил инцидент с гоблинами.

В квартире на 12-м этаже дверь после долгих расспросов и разглядывания «посетителей» в глазок, открыла мелкая шустрая бабка. Поминутно поправляя повязанный по-деревенски платок уставилась на вошедших бледно-серыми, выцветшими от времени глазами.

— Бабусь, мы войдем? Вы ж нас знаете, мы с 51-й квартиры.

— А и входити… — бабка посторонилась и Олег с братом вошли в старушечье обиталище.

— А не разувайтися, ничо!.. — замахала она руками на попытку бати снять обувь. Сухонькая бабка, слегка перекособоченно передвигаясь по квартире, напоминала большого серого воробья, опасливого, но в то же время и любопытного.

— А вы, знатчицца, старший по подъезду? Или по дому? А не говорите, знаю я вас как зовут, да. И брата вашиго знаю как. А как сейчас с водой будит, а? А это вы стреляли ночью? — засыпала она вопросами.

Батя только открыл рот, но она не дала ответить:

— А и знаю, что вы. А и хорошо, отогнали фулигана. А у вас стекло есть?… А свет теперича вечером будит?

— Баушка, вы что тут остались? Вам что, податься некуда? Что вас родственники не заберут? — прервал Толик бабкин поток вопросов.

— А и некуда мне… Нету у меня тута родственников… — подтягивая ситцевый выцветший платочек, чирикнула бабка.

Олег оглядывался. Стандартная старушечья обстановочка. Древний застекленный комод, битком забитый разнокалиберной стеклянной и фарфоровой цветной посудой. Фаянсовые расписные кошечки, олень и рыбка на вязаной салфеточке. Там же, в комоде, большое пожелтевшее черно-белое фото на картоне — эта же бабулька, только в молодости, прислонившаяся головой к серьезному мужчине в пиджаке и с усами. Рядышком — несколько вполне современных цветных фотографий, на которых улыбаются разновозрастные мужчины и женщины, дети, поодиночке и группами. Несколько почетных грамот в рамках на стене, на зелененьких выцветших обоях. Облезлый, покоцанный кошкой диван, стол, в углу — трюмо без одной створки, с ворохом опять же всевозможных фарфоровых и стеклянных безделушек, милых старушечьему сердцу. За зеркало трюмо понатыканы открытки с видами природы — все «средняя Россия»: березки и озерца, луга и сосны. Старенький корейский телевизор в углу на тумбочке завешен синей бархатной тряпочкой, венчает его пластмассовая сувенирная моделька останкинской телебашни. Половички на полу. Несильный, но застарелый «старушечий» дух.

Оказалось, у Ольги Ивановны, как назвалась старушка, родственники все далеко, и связь с ними давно потеряна. Звонить по телефону с бабкиной пенсии ей было дорого, а письма с некоторых пор перестали доходить. Понятно, что интернет старухе был неведом. Бабка жила тут одна, единственному сыну, что изредка звонил из маленького городка с Урала, настрого запретила и думать о том, чтобы забрать ее отсюда.

— Живут оне с невесткой не весть как… Куда я ишо буду под ногами мешацца.

— Вот вопрос… — огорчился Толик, — Чо вот с вами теперь делать?

— Баушка… — подключился батя, — Мы не вмешиваемся в ваши личные дела, но находиться вам тут, одной, положительно невозможно! Может вас в «Центр Спасения» препроводить? Там за вами присмотрят…

— Ишо чего! — бабка замахала руками, — Ты, милок, не городи таки глупости! Ишо мне под конец жизни в богадельне не хватало койку занимать! Сама я. Ни у кого ничо не прошу. Скока бог даст, стока ешо и протяну. Сама себя обихаживаю.

— Ну не знаю… — почесал Олег в затылке и переглянулся с братом, — Как вы жить тут будите-то…

— А и знать ничо не надо! — подхватила бабка, — Сама я все. Ни у кого ничего не прошу.

— Не, я понимаю, конечно… — Олег был в сомнении, Толик тоже недоуменно пожимал плечами, — бабка своей шустростью и уютной воркотней вызывала симпатию, но резко не вписывалась в концепцию «укрепленной башни-замка на территории, окруженной варварами». По голосу они узнали ту старуху, что ночью вмешалась в «монолог» гоблина и «вызвала огонь на себя».