Валентин Иванов - Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии [сборник litres]

Обе одетые в белое женщины источали золотистое сияние и тяжелый запах ладана. Петка Тырновская и Филотия Тырновская. Когда-то, еще при жизни, я потрудился сделать их самыми почитаемыми святыми этого города. Филотия улыбалась мне загадочно и теребила пальцами свои русые волосы. Губы Петки были сурово сжаты. Третий в группе кутался в серый плащ с глубоким капюшоном. Я догадывался, что именно он и есть причина внеочередной встречи.

– Прошу прощения за задержку, – пробубнил я, только ради того, чтобы что-то сказать, и занял свободное место за столом.

– Когда-нибудь ты все же прекратишь вязнуть в мирской суете, – тут же срезала меня Петка. – Я тебя специально предупредила, как важна встреча.

– Дела…

– Никто не заставлял тебя вьючить себя делами. Никто никого не заставляет работать или вообще что-то делать. Мог бы и сегодня не заниматься… делами. Да и к чему тебе? Не ешь, не пьешь. Таскаешься только ради своих книг проклятых. Ты в плену своих страстишек, Евтим.

Я вздохнул.

– Ну, я уже здесь. Что там у вас за важность?

По тонким губам Петки мелькнуло нечто подобное улыбке.

– Важность такая, что мы уже в состоянии это сделать.

– Что именно?

– То самое!

Терпение – добродетель. Лучше подождать объяснений, чем и дальше задавать идиотские вопросы. Святая же молчала, пока не поняла, что я все еще не взял в толк, о чем речь. Тогда она подалась вперед, нависая над столом, усмешка ее стала почти различимой, а в глазах блеснуло ликование:

– Покушение, Евтим!

– На этот раз успеем, у нас план, – добавила Филотия.

Я рассмеялся. Горько. Ведь в последнее время только с этими двумя святыми я мог изредка общаться. Мой дорогой друг и любимый учитель Теодосий уехал из Тырново неизвестно куда около двух столетий назад. Мне не хватало его. А в подобных ситуациях – еще ощутимее, больнее.

– Когда назначена твоя следующая аудиенция, Евтим?

– Завтра утром. Как обычно.

– Ага! – проворчала многозначительно Петка и ударила кулачком по столешнице.

– И каков ваш план на этот раз? Облить ее святой водой, что ли?

– О нет. На этот раз у нас не просто грезы да мечты. Сейчас мы уже действительно подготовились убить ее.

– Зачем вам ее убивать? – спросил я устало.

– Ты что! Забыл, кто такой? Не узнаю тебя в последнее время! Дрожишь, как бы не лишили тебя твоих драгоценных книжек. Поддаешься низменным страстям и увлечениям. Берегись! Ты уже начал общаться с нечистью. Я видела, как тебе та ведьма глазки строит…

– Перестань.

– Гостя испугаешь, сестрица, – вмешалась, поворачивая ладонь, Филотия.

Петка умолкла.

Я почти позабыл о присутствии незнакомца. Он не шевелился. Даже не показал ничем, что следит за нашим разговором. Обе женщины повернулись к нему. Во взгляде Филотии я прочел немое обожание. Петка смежила веки и поклонилась, шепнув:

– Прости, пресветлый… Покажись ему, пусть увидит, кто ты.

Тот выпрямился. То же самое сделал и я, будто движение его невольно увлекло меня. Из-под серого плаща показалась рука в перчатке из чистого золота, затем одним движением откинула капюшон. Я допускал, что он кто-то из нас. В известной степени меня подготовило обращение «пресветлый». Я знал, что Дмитрий Белый никогда не покидает Солун, известно также, что и Тудор Черный редко выходит днем. Я бы узнал и Илию Красного по огненному следу… Но нет. Не ожидал именно Его. Сияние синих глаз оттолкнуло меня и словно ударной волной бросило в транс.

…Я зажмурил глаза от блеска поднятого надо мною лезвия. Себя ощущал спокойным и легким, не думал, не испытывал тоски. Одно лишь желание жило во мне – чтобы меня зарубили разом, одним ударом. Лезвие вспыхнуло, будто солнце внезапно глянуло из-за туч. А потом… затрубил боевой рог – странный, короткий звук и далекое эхо, словно одинокий звон церковного колокола. С чистого прозрачного неба сходил вниз всадник. Объятый светом, широко размахивал крыльями его золотой скакун, а ездок тряс русыми кудрями и дул в золотой рог. Лицо его блистало неземной красотой. Блестела ослепительно золотая броня витязя. Пролетел низко и пронзил тонким своим копьем плечо палача. Ятаган бусурмана с острым лязгом стукнулся о камни, покатился вниз по скале. Затем всадник взмыл обратно и двумя мощными взмахами крыльев коня скрылся за ближней грядой. Наверное, никто кроме меня не узрел золотого Георгия. Все видели лишь окаменевшую руку палача…

Я пошатнулся и прижал ладонь к носу. Из моих ноздрей капала кровь.

«Выбор – это тонкая граница, отделяющая дух от разума. Дух существует сам по себе. Разум существует посредством непрерывного выбора. Разум, шаг за шагом, проходит путь выбора, дабы доказать себя, что есть таков…»

«Я все еще не понимаю, – прожурчал в моих мыслях звонкий, почти детский голосок. – Почему же вы, люди, считаете дух чистым и священным, а разум – грешным?»

Я оторвал взгляд от книги.

– Святость духа именно в его невозможности выбирать. Дух изначален и бесконечен. Разум же, конечно, допускает ошибки. Высший разум стремится следовать долгу духа. Вот, послушай дальше: «С рождением дух принимает оковы разума, и выбор родиться есть первый грех души, а смерть – последний выбор разума…»

«Ты не прошел через сей выбор…»

– Нет, не прошел. Моя душа покинула плоть, но все еще не освободилась от разума. И от права на выбор.

«По твоему разумению, у меня нет души. Лишь разум да плоть. Значит ли сие, что каждый выбор мой есть по сути грех?»

– Как раз наоборот, великая. Ты лишена души, которую разум и плоть могли бы осквернить грехом. А это значит, что всякий твой выбор праведен.

«Сие абсурдно, Евтим. Что же я такое согласно твоей догме – демон или святая?»

– Ни то, ни другое. Для моей догмы ты просто не существуешь, великая Шар…

«Ты видишь меня. Слышишь меня. Чего стоит твоя догма перед лицом правды, Евтим?»

Что я и пытаюсь объяснять каждое утро…

Шар-Кан полулежала на самой верхней площадке в Храме тырновской Резиденции. Ее изящные, пронзенные светом крылья были сложены складками на спине, чешуя сверкала всеми красками радуги, отражая языки десятков костров, горящих в Храме. Одна ее вытянутая голова поднималась высоко и взирала на меня рубиновыми глазами, вторая покачивалась задумчиво и ритмично на тонкой змеиной шее, а третья пряталась под огромным туловищем и как будто дремала. И настолько прекрасно и величественно выглядела эта шар-верени, дитя солнца и мать драконов, что смотреть на нее было больно до слез… Ее голос, который мягко проникал в мои мысли, иногда звенел радостно, как колокольчик, порой же журчал нежно или шелестел, словно убаюкивая, будто она хотела приласкать меня. Я понимаю ее. Роль пчелы-матки драконов обрекала ее быть узницей Храма. Она провела несчетное количество дней и ночей, месяцев, лет, веков в городской Резиденции, пока драконы из ее улья перестраивали Тырново в рай поднебесный. Лишь раз в год, в день летнего солнцестояния, ей позволяли расправить крылья и полетать. Тогда по всему городу вспыхивали костры, все выходили на улицу и толпились, радуясь ее полету, а она долго и одиноко кружила среди облаков…