Брюс Стерлинг - Схизматрица Плюс

Уэллспринга я нашел в распухшем пузыре дорожного бара за обсуждением запутанной деловой сделки с человеком, которого он представил как Модема. Тот был членом маленькой, но энергичной секты механистов, известной в обиходе ЦК как Омары. Они жили исключительно в обтягивающих костюмах жизнеобеспечения, безликих и тускло-черных, которые тут и там усеивали процессоры и разъемы ввода-вывода. Выглядели Омары как массивные тени.

Я пожал Модему его грубую перчатку комнатной температуры и пристегнулся к столу.

Отклеил спринцовку от липкой поверхности и сделал глоток.

– У меня проблемы, – сказала я. – Мы можем говорить в присутствии этого человека?

Уэллспринг рассмеялся:

– Ты шутишь? Это же Собачий город! Все, что мы говорим, записывает больше устройств, чем у тебя зубов, молодой Ландау. Кроме того, Модем – мой старый друг. Его искаженный взгляд на мир может нам пригодиться.

– Ну хорошо, – я начал объяснять. Уэллспринг требовал подробностей. Я выложил все.

– Ну надо же, – сказал Уэллспринг, когда я закончил. – Что ж, держись за приборы, Модем, потому что сейчас ты увидишь, как слухи преодолеют скорость света. Как странно, что именно это малоизвестное бистро запустит новости, которые не иначе как уничтожат ЦК, – сказал он это довольно громко, и я быстро оглядел бар. Челюсти клиентов отвисли от шока. В их ртах переливались маленькие пузырьки слюны.

– Значит, Царицы нет, – сказал Уэллспринг. – Наверняка нет уже много недель. Что ж, видимо, с этим ничего не поделать. Даже у жадности Инвестора есть пределы. А советники не могли водить ее за нос вечно. Возможно, она где-нибудь еще покажется, в каком-нибудь поселении, более подходящем для ее эмоциональных потребностей. Полагаю, пора отправляться к своим мониторам и сокращать потери, пока Рынок имеет еще какой-то смысл.

Уэллспринг развел ленты своего прорезанного рукава и небрежно взглянул на наручный компьютер. Бар опустел – внезапно и катастрофически, за клиентами следовали их псы. У выхода между двумя шейперами-ренегатами завязалась ожесточенная рукопашная схватка. Они крутились с пронзительными криками в хрустящих хватках джиу-джитсу для невесомости. Их псы бесстрастно наблюдали за подопечными.

Скоро мы трое остались наедине с барными роботами и полудюжиной увлеченных псов.

– Я еще по своей последней аудиенции понял, что Царица уйдет, – Уэллспринг не нервничал. – ЦК в любом случае изжил себя. Он был важен только как мотивационный катализатор для восхождения Марса к третьему уровню сложности по Пригожину. ЦК на глазах устаревал под весом программ советников. Типичная близорукость мехов. Псевдопрагматический материализм. Они это заслужили.

Уэллспринг обнажил дюйм расшитой подкладки под рукавом, заказав у робота еще по одной.

– Член Совета, о котором ты говорил, удалился в приват. И он не последний, кто выплывет оттуда вперед ногами.

– Что мне делать? – спросил я. – Я теряю все. Что станет с Кликой?

Уэллспринг нахмурился:

– Право, Ландау! Прояви же гибкость постгуманизма. Первым делом, конечно, нужно отправиться в изгнание, пока тебя не арестовали и не продали. Полагаю, в этом может помочь наш друг Модем.

– Несомненно, – подтвердил тот. К его горлу был пристегнут вокодер, из которого лился нечеловечески красивый синтезированный голос. – Наш корабль, «Коронованная пешка», перебрасывает для Совета Колец груз разгонных двигателей для айстероида. Это для Проекта Терраформирования. Мы готовы принять любого друга Уэллспринга.

Я недоверчиво рассмеялся:

– Для меня это самоубийство. Вернуться к Совету? С тем же успехом я могу перерезать себе глотку.

– Не стоит переживать, – успокоил Модем. – Меди-мехи поработают над вами и привьют наш панцирь. Одного Омара не отличишь от другого. Под кожей вы будете в полной безопасности.

Я пришел в ужас:

– Стать мехом?

– Необязательно им оставаться, – сказал Уэллспринг. – Процедура простая. Пара нервных импланта-тов, анальная хирургия, трахеотомия… Потеряешь вкус и осязание, но остальные чувства многократно расширятся.

– Да, – сказал Модем. – И вы сможете в одиночку выйти в открытый космос и посмеяться.

– Именно! – сказал Уэллспринг. – Шейперам стоит почаще надевать технику мехов. Ганс, будь как твои лишайники. Войди на время в симбиоз. Это расширит твой кругозор.

– Но вы же не… сделаете ничего с черепом? – спросил я.

– Нет, – небрежно ответил Модем. – По крайней мере, это необязательно. Ваш мозг останется вашим.

Я подумал.

– А вы справитесь… – я посмотрел на предплечье Уэллспринга, – …за тридцать восемь часов?

– Если поторопимся, – сказал Модем. Он отцепился от стола.

Я последовал за ним.

«Коронованная пешка» отправилась в полет. Пока мы ускорялись, я висел, примагниченный кожей к балке корабля. Я настроил свое зрение на обычные волны и смотрел, как удаляется Царицын Кластер.

Свежие следы от тонких, как волосок, проводов в моих омертвевших глазах саднило от слез. ЦК медленно вращался, как галактика в инкрустированной паутине. Тут и там по сети пульсировали вспышки – пригороды начали тягостную и трагическую работу по отделению. ЦК охватил ужас.

Я тосковал по теплой энергетике своей Клики. Я не был Омаром. Они казались мне чужими. Солипсические точки в галактической ночи, а их человечность – забытая мякина под черной броней.

«Коронованная пешка» выглядела, как корабль, вывернутый наизнанку. Он весь сосредоточился вокруг ядра из массивных магнитных двигателей, которые питались реактивной массой благодаря дронам. Снаружи двигателей находился скелет металлических лесов, где кистами висели или скользили по индуцированных магнитным полям Омары. Тут и там на скелете торчали купола, где сектанты подключались к струйным компьютерам или укрывались от солнечных бурь и электропотоков в системе колец.

Омары не ели. Не пили. Секс у них был хитроумной киберстимуляцией с помощью черепных кабелей. Примерно каждые пять лет они «расплавлялись» и начисто вычищали шкуры от вонючих накоплений мутировавших бактерий, которые липли к телам в стоячем тепле.

Омары не знали страха. Агорафобию легко давили наркотиками. Они были самодостаточными анархистами. А больше всего Омары любили сесть на какой-нибудь балке, раскрыв обостренные чувства навстречу пучинам космоса, глядеть на звезды за пределами ультрафиолетового и инфракрасного света, смотреть, не отрываясь, прямо на флоккулирующую ползущую тарелку Солнца, – или просто впитывать кожей ватты солнечной энергии, слушая прошитыми ушами воркование поясов Ван Аллена и музыкальное тиканье пульсаров.

Омары не ведали зла – но и не были людьми. Далекие и ледяные, как кометы, они были созданиями вакуума, которым наскучили отжившие парадигмы крови и кости. В них я увидел первые намеки на пятый пригожинский прыжок – постулировавший, что пятый уровень сложности настолько же далек от разума, как разум – от амебной формы жизни, а жизнь – от инертной материи.