Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

— Что ж, говори свое предложение, — улыбается.

Как улыбнулась, совсем я голову потерял. Глаз от нее оторвать не могу. Чего говорю — и сам не ведаю.

— Ты сходенки сбросить вели. Как подымусь, так и скажу. Негоже, при всех-то.

— Что ж ты такое сказать хочешь, что при всех негоже? — еще пуще улыбается.

А я и сам не знаю. Авось, думаю, кривая вывезет.

Подала она знак, сбросили сходни. Отпустил я канат, взошел. Она ручку выпростала из рукава широкого, плавно так повела, ровно лебедушка крылом, проходи, мол. Я же, как ручку ее увидел, столбом встал; потому — перстень у нее на пальце, с Алконостом из камня самоцветного. Разом все вспомнилось, будто вчера случилось.

Заметила она, что меня в оторопь привело, перестала улыбаться.

— Аль прежде видел? — спрашивает.

— Не без того, — отвечаю.

— А чей он, ведаешь?

— Может, и ведаю… Откуда он у тебя?

— А ты кто таков собой, чтобы спрашивать?

— А такой… Может, этот самый перстень, он мой был…

— Ах, вон оно как… — Призадумалась, на меня глядит.

Святогор неожиданно прервался, чуть приподнялся на стременах и приложил ладонь к глазам. Илья проследил глазами направление его взгляда, но увидел разве что маленькую темную полоску далеко в небе.

— Змей, — совершенно будничным голосом произнес Святогор. — Давненько не видел…

— Змей? Какой змей? — не сразу понял Илья.

— То есть как какой? Вестимо, тот самый, которого в народе Горынычем кличут. В горах моих живет, далече отсюда. Давненько не видел.

— Вот так прямо и живет? — удивился Илья. — Что ж ты его… не того?..

— Живет себе, и живет. Мне не досаждает, я его и не трогаю. А ты что думаешь, мне его на цепь посадить? Дом сторожить?

— Он же… Он же в землю нашу летает, народ губит, села разоряет…

— Сам видал, али люди брехали? — насмешливо глянул в его сторону Святогор. — Ну, так кого разоряют, тот пусть сам о себе и обзаботится. А мне змеи не мешают…

Не понимает Илья. Как же так получается? Народ Святогора первым богатырем почитает, — ну, может, не первым, одним из первых, — а ему до народа и дела нет. Сам по себе. Забился в горы и живет, в ус не дует. Оно, конечно, через горы эти ни один враг не сунется, да только не потому, чтоб богатырь за землю стоял, что его породила, а потому, что досадить боятся. Чудно… Спросить хотел, напрямки, а против воли вырвалось:

— С бабой-то, что дальше приключилось?

— С бабой-то?.. А ничего… — Святогору то ли не хотелось припоминать, то ли рассказывать, то ли змей его мысли в сторону увел. — Украл я ее, как положено. Дружину ее побил немного, ладьи поломал. Не в Киеве, конечно, когда в обратный путь отплыли. Я за ними берегом последовал, и когда они к берегу пристали, тут и украл. Сказал ей, как все было, и про кузнеца не утаил, как он мне судьбу выковал. И она мне рассказала, как лежала в тереме во гноище, как водили к ней лекарей всяких-разных, — ни один с хворобой ее не справился. А потом, — она уж вроде как отходила, — какой-то молодец ударил мечом по коросте, что тело ее покрывала, та и спала. Это ей слуги рассказывали, — они из углов да щелей выглядывали. Даже след от удара остался. Стала она с той поры выздоравливать, скоро совсем оклемалась, ровно родилась заново. И положила она о ту пору зарок себе наистрожайший — уж коли и суждено ей выйти замуж, так пусть же суженым ее станет тот самый молодец. А найти его — по перстню собиралась, что он на столе оставил. Сама она богатствам счета не знала, вот и построила ладьи, дружину набрала, торговать стала. Так оно проще молодца найти, потому как слава о красоте ее за сто верст впереди бежала. Ну да и силушкой не обижена, за себя постоять может; сказывала, как-то раз подъехал к ней какой-то соискатель, мой это перстень, мол, нашла, кого искала. Так она его в бараний рог скрутила, даром что подковы гнул, ровно прутики ивовые. В общем, к чему это я? А к тому, что коли уж ты попросил кузнеца судьбу себе сковать, не бегай ее, все равно не убежишь.

— Да я и не просил вроде… Думал, вы надо мной надсмехаетесь, — сказал Илья. — А что, ежели вернуться? Я мигом — туда и обратно… Объясню…

Святогор расхохотался.

— Коли б кузня та простая была, может, и вернулся бы. Да только нет тебе к ней дороги, пока срок назначенный не минует. Сколько он тебе сроку назначил? Год? Вот через год — любую дорогу выбирай, каждая к кузне приведет; а до той поры — и не пытайся.

…Чем Илья Святогору глянулся? А может и не глянулся вовсе? Может, лишние руки в хозяйство на время заполучить решил? Про то не ведомо; только согласился богатырь обучить Илью искусству воинскому, а заодно навыкам разным, которые тот, по причине немочи своей многолетней, освоить не сумел. Где грубая сила требуется, там пожалуйста. А вот, скажем, косьба? Тут рукоятку надобно правильно на косовище расположить, пятку к земле прижать, чуть приподнять лезвие — и повернуться телом вполоборота. Не руками тащить косу по земле — телом вести. Оттого-то у неопытных косцов поначалу поясницу и ломит, али ладони в мозолях. Ну, про то, как острие в землю со всего маха вгоняют, и говорить нечего. А Илья — чем хуже прочих? Не один десяток раз косу из земли вытаскивал, сколько кочек смахнул, — не счесть, пока получаться стало.

С конем обращаться — тоже уметь надобно. Прежде чем потник положить, спину обтереть надобно, посмотреть, нет ли натертостей. Ремни седельные строго подогнать: послабже — соскользнет седло, посильнее — задохнется конь. Опять же уздечка. Сколько пальцев должно помещаться между горлом и подбородным ремнем? А сколько между ремешком и челюстью? Не так все просто.

Да и ездить — целая наука. Конечно, ежели надобно, чтобы конь, помимо прочего, твоим боевым товарищем был. Как команды ему подавать, голосом ли, движениями рук и ног. Как в седле держаться, чтобы не слететь. Здесь тоже довелось — и падать, и место себе, что с седлом соприкасается, поотбить.

С воинским искусством — то же. Поставит Святогор, к примеру, колоду, махнет мечом — та и рассыплется надвое. Махнет Илья — зазвенит меч, да и отскочит, хорошо еще, ежели ладонь не вывернет. И булава. Казалось бы — дубина дубиной, махай себе, — поберегись, коли голова дорога; только Святогор приложит колоду — та крякнет и осядет, а у Ильи — отлетает булава, точно по камню хватил.

Или вот лук. Тоже искусство — наложил стрелочку, натянул тетивочку, и пуляй себе. Главное — посильнее натянуть, чтоб подальше стрелка полетела, да покрепче держать, чтоб лук не выронить. Ну, и прицелиться, конечно. А только попервой тетивочка та самая так Илье по запястью шваркнула, чуть не взвыл. И оружие выронил, от неожиданности, и куда стрела улетела — не заметил. Только Святогор пуще в другой раз хохотал: это когда Илья на скаку выстрелить попытался. Допрежь он все луком цеплялся: то за седло, то за самого себя, а тут вскинул, да и не удержался в седле, так грохнулся — земля содрогнулась…