Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Сколько их дней этих, да месяцев, мимо окошек пролетело, двором скользнуло? Кто ж их считать будет. В народе говорят: счастливые часов не наблюдают. А уж в то, что Рада с Ильей счастье свое нашли, в том никто бы не усомнился, даже вполглаза на них глянув.

Сменил Илья доспехи свои, оружие на косу, соху да борону; лишь изредка с собою прихватывал, когда до ближайшего села с кузней и торгом подавался. Чем дольше живет на свете, тем большему учится. Одного только в разум взять не может: как же это получается, что люди труда мирного не ценят, разбой учинить норовят. Чего им не хватает? Сколько земли вокруг — рук не хватит, чтобы всю обработать. Или вот, скажем, Степь. Сам-то не бывал, не видел, а жена сказывает — от края до края, сколько глаз охватить может, в небо упирается. Неужто мало? Или у соседа и корова удойнее, и огород пышнее, и земля плодороднее?

Смешным теперь кажется, что он от земли, да в дружину ратную собрался. Если посмотреть, из всей деревни один такой выискался. Оно, конечно, когда беда приходила, из Степи, каждый за что мог хватался, — за косу, за топор, охотники — те за луки; но чтоб в дружину — что-то такого не припомнится. И то сказать: не наше это дело. Наше — землю обрабатывать, хлеб растить, а воевать да оборонять — на то города есть. Прав Святогор: чем всех оборонять, пусть каждый сам свое бережет. За всех стоять — не настоишься. Жизнь — она однова дадена.

Правильные, вроде, слова, и мысли тоже, вроде, правильные. Все бы хорошо, кабы не голос какой-то, из глубины самого себя раздающийся. Скоренько же ты и калик позабыл, и Васятку, и видения селений разоряемых. Для того ли тебе силушка дадена, чтобы ты вот эдак-то, в глушь забившись, счастье потихоньку в одиночку полным ковшом черпал? Поставил избу с краю — ничего не знаю? Давно ли за обиды людские заступался, а нонче? Каждый сам за себя, выходит? Это хорошо, когда молод, когда силы через край, а ежели отрок, жить не начавший, али старец, давным-давно бросивший последний взгляд во след уходящей зрелости? Как же так случилось, Илья, сын Иванович?

Не может Илья ответить, сколько ни спрашивай. Потому и старается голосу тому не внимать. А он, окаянный, с каждым днем все громче и громче, скоро совсем уж невмоготу станет.

Приметила Рада, что-то нехорошее с мужем деется. Гнетет что-то. Старается как прежде видом быть, да только любящее сердце не обманешь. Ждала, ждала, пока сам скажет, видит — не дождется. Сама спросила. Напрямки.

— Давно не видал отца-матушки, — вздохнул Илья, а сам глаза в сторону отводит. — Как они там, без меня? Я ведь наведываться обещал… Вишь, каким боком счастье-то выходит. Кроме как об себе, ни до кого дела нет…

— И только-то? — улыбнулась Рада. — Обещался, так исполняй. Сама, без тебя управлюсь.

— Нет-нет, ну что ты! — вскинул голову Илья. — Вот-вот покос начинать, куда ж я подамся?

— Езжай уж. Раньше справлялась, и сейчас справлюсь.

— Смечем сено, там видно будет…

Сметали. Только Илья и ехать не едет, и ходит, все больше на грозовую тучу похожий становится.

— Теперь-то чего? — не выдержала Рада. — Портами за забор зацепился?

— Зацепился, — буркнул Илья. — Может, и ты со мной? — спросил с надеждой.

— На мне хозяйство, нешто брошу?

Помолчал Илья, с духом собрался.

— А вот как бы ты на то посмотрела, ежели б я на службу княжескую поступил?

Глаза у Рады, были родничками светлыми, а тут ровно двумя озерками стали, до того удивилась.

— Это кем же?

— Ну… в дружину. Не по себе мне как-то. Не тому меня Святогор учил, чтоб хозяйство… Нет, и тому, конечно, тоже. Но вот ежели б с одной стороны службу воинскую нести, а с другой — хозяйство, это б как-то оно правильнее было…

«Вот оно что, — подумалось Раде. — Не к родителям тебя тянет, не по местам родным соскучился. Зовет тебя судьба песней калик перехожих, и не смолкнуть ей, покуда жив будешь».

Вслух же сказала:

— Муж и жена — что игла с ниткой, куда игла — туда нить. Везде люди живут. Ты поначалу родителей навести, а там уж и решим, что да как. В Киев загляни на пути возвратном, разузнай, почем она, служба княжеская. Может, не рады тебе там будут, не ко двору придешься. Как в народе говорят: со свиным рылом, да в калашный ряд.

Кивнул Илья согласно, а у самого другая думка. Не может такому случиться, чтоб не признали в нем защитника земли родной, чтоб от ворот поворот указали, по причине происхождения незнатного. С любым искусством воинским потягается, любому, кто нос воротить начнет, окорот даст. Ну да, будем надеяться, не дойдет до того…

…Ночь не спал Илья, ворочался, представлял себе, как с родителями повидается, как в Киев наведается, как примут его в службу княжескую, избу ему выделят. Перевезет он туда отца с матерью, жену с хозяйством, и заживут они жизнью счастливою, мирною. Потому как соберутся у князя все богатыри, какие только в земле есть, и не посмеет Степь до веку на просторы наши сунуться. Разве что торговать, ну да в том преграды им нету.

И Рада не спала. Слышала, как ворочается Илья, лежала тихохонько, о своем думала. О чем — кто ж ведает?

Утречком встала как обычно, собрала мужу чем в дороге пополдничать, — он к вечеру уж и дома будет, — на стол собрала, пока в бочке с водой плескался. Сидела напротив, положив подбородок на сложенные ладони, смотрела, как завтракает, улыбалась. Не заметил Илья, — он одной ногой здесь, а второй уже в доме родительском, — грусть легкая в глазах затаилась.

Вместе во двор вышли. Сами проверила, как конь оседлан, как оружие пригнано. Протянула суму переметную. Обняла, прижалась крепко. Постояли.

— Ну, что ты, — Илья бормочет. — Не навек же расстаемся. Пару недель — и жди обратно. За такой срок — что случиться может? Коли не ко двору окажусь в Киеве, так и раньше обернусь. Сама говорила, про иглу с ниткой…

Промолчала. Подождала, пока в седло подымется, провела рукой по руке. Отошла. Склонила голову набок, улыбается.

Долгое расставание — многая скорбь. Натянул Илья повод, взял конь с места рысью легкой, застоялся. Почуял волю, прянул стрелой. Обернулся было Илья, а не видно уже ни избы, ни полянки…

Снова, как прежде, пластается конь выше лесу стоячего, ниже облака ходячего; горы-реки промеж ног пропускает, поля-луга хвостом устилает. Успокоился Илья; вот так бы всегда. И чего медлил, маялся? Нет, чтобы сразу Раде сказать о думах нерадостных, не чужая ведь. Хотя иногда, чем своему, чужому проще высказать. Верится — так все сложится, как задумалось. Коли не ждет его в доме родительском беда какая, так особо задерживаться нечего. Два-три дня, — и в Киев. Не приветят — знать, по-иному судьба поворачивается. К жизни мирной. Нужно будет что-то такое придумать, чтобы Рада согласилась к ним перебраться. А коли самому не придумается, то и совета спросить не зазорно. У отца с матерью, у той же Велеславы.