Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Не глубоко у берега, по грудь, однако травы с ряской — искать не надобно. Выплеснулись оба, встали на ноги — как есть два сапога, один напротив другого. Что один, что другой — оба ряской облеплены, тиной обмотаны, трава какая-то пучком с головы свисает. Увидит кто в сумерках — вот тебе и сказка готовая; кто ж поверит, что это два богатыря силушкой мерялись? Фыркают, утираются, траву сдергивают. Глянули друг на дружку — и в хохот. Жалко, никто не видит: два дурня в реке, еще и хохочут.

Выбрались, сели на бережку покатом, сапоги сняли, воду из них льют. Препираются. Добрыня говорит, коли б не прием нечестный, так его б победа была. А Илья в ответ — в бою все средства хороши.

— Постой-ка, — вдруг спохватился. — Ты булавой тут давеча помахивал… Сам научился, али показал кто?

— Святогор научил, — отвечал Добрыня. — Так и ты, вроде, таким же манером…

Даже присвистнул Илья.

— В учениках я у него жил, год, а то и поболее…

— И я в учениках…

…Месяц на макушку неба взобрался, когда в город возвернулись. Ворота заперты были, однако впустили. Как и не впустить-то? Они ведь сгоряча с петель поснимают. Во дворе Добрынином шум стоит, не разошлись еще приглашенные. Сама Амельфа Тимофеевна возле ворот. Беспокоится.

Подошел к ней Добрыня, обнял ласково.

— Ничего не подстрелилось сегодня, ан и не с пустыми руками возвращаюсь. Нонче нашего двору прибыло. Встречай, Амельфа Тимофеевна, брата моего названого, Илью Ивановича. Привечай нас, да собирай в дорогу дальнюю. Поутру, чем свет, в Киев отправляемся.

Плещет вода под веслами, мягонько так. Обтекает-обвивает нос корабельный, высоко над волной взметнувшийся. Об том корабле уж и песня сложена:

Таким, должно быть, и останется в памяти народной, коли уж и песня сложилась. А того певцу невдомек, что для корабля боевого главное — не украшения. Потому и призвал Владимир-князь строителей из варягов, чтоб соорудили они ему такую ладью, какая одна тысячи бы стоила, чтоб нельзя ее было врагам ни с берега одолеть, стрелы огненные мечучи, ни приступом взять. Иному бы князю отказали, а нашему… Он, вишь, в былые годы, когда враги на него ополчились, в ихних землях скрывался. Улучил времечко, вернулся, врагов своих одолел, дружину варяжскую наградил по заслугам, кто обратно подался, кто — в иных местах счастья искать, а кто и доныне в Киеве служит. Вот среди них-то и нашелся мастер, этот самый Сокол-корабль построивший. Целый год, говорят, строили, в тайне великой, и другого такого вряд ли сыщется.

С виду обычный, ничем особым не приметный, разве что размером покрупнее прочих будет. Ну, еще попузатее. Зато сделан так, что весло рулевое перекинь, вот тебе нос и корма местами поменялись. Куда хошь, туда и греби. Или вот корзину приспособил: потянешь за веревку, и можно человека в корзине на мачту поднять: и видно дальше, и из лука сподручнее. Палку приспособил — потянешь за нее, и над бортами щиты подымаются, с маленькими такими щелями; из-за них стрелять удобно, а с другой стороны, этих самых стреляющих от стрел укрывают. Другую потянешь — из бортов ровно крылья вымахивают, ежели кто на лодках подойдет, взлезь трудновато будет. Опять же, коли доски перекинут, с другого корабля, разом скинуть можно. Скамьи удобно расположены, чтоб в спину веслами не бить и, опять же, тебя не били. Ну, и ногами не цепляться, когда по кораблю ходишь. И легкий, и прочный, и ходкий, и на волне устойчив — в общем, что и говорить, чудо, а не корабль. Без всяких там куниц мамурских…

Сколько ж времени прошло с той поры, как он из Киева в путь дальний, к берегам моря Хвалынского отправился? Давайте считать.

Илья с Добрыней возвернулись как раз к пиру княжескому. Встретил их князь приветливо, по-доброму, мало не сам под руки к столу богатырскому проводил. Но все-таки не сам. Тут уже и другие богатыри присутствуют, на зов княжеский явившись: Сухман, Иван Колыванович, Михайло Потык, Полкан. Всем предстоит вскорости в Степь идти, за обиду нанесенную, за набеги коварные, разорительные. Долгим будет поход. Про князя говаривали, с тех пор, как к варягам бегал, никому обид не прощает. Уж лучше б тому на свет белый не родиться, кто поперек его воли пойдет, али вот как степняки, на владения его покуситься посмеет. Вот, недавно, радимичи на себе его тяжелую руку почувствовали. Задумали выйти из его воли, сами собою управляться решили. Не много и понадобилось. Сам князь и идти не пожелал — послал воеводу своего, Волчий Хвост прозвищем. Дал сколько-нибудь воев. Не сдюжили радимичи, по лесам по полям разбежалися. Вот только-только и случилось, ан уже в народе поговаривать стали: радимичи волчьего хвоста бегают . Из богатырей, правду сказать, с Хвостом никто не ходил. Не по сердцу он многим пришелся. Оно понятно, лучше всем заедино быть, под одною рукою; ежели кто в лес, кто по дрова — степнякам одно раздолье будет, или еще кому, из-за гор Сорочинских. И тех, кто этого не понимает, учить должно… А все равно — не по сердцу. Не чужие ведь… К чести княжеской, он и не настаивал. Малым обошелся.

Ну, до радимичей, можно сказать, рукой подать. Тут хоть и нужно поход готовить, однако ж не так, как в Степь. Двумя караваями в котомке не обойдешься. И время правильно выбрать надобно, и путь. А коли случится, так и союзниками разжиться. Союзники же ох как пригодились бы, потому как задумал князь не просто врага подальше в Степь отогнать, а саму их столицу покорить. Вот скажите, кто самый лучший союзник против кочевников? Кочевники и есть. Потому послал князь к морю Хазарскому, к торкам. Те и до золота жадные, и пограбить у них в чести, — только свистни…

А что ж богатыри наши?

Добрыня жену из Рязани привез, Настасью Микулишну. И красавица, — впрочем, эти у нас никого особо не удивишь, у нас таких большинство, если не все, — и работящая, и характером ласковая. Чем-то на самого Добрыню смахивает, только обличьем баба. Про нее в Рязани поговаривали, будто ее подкинули, скольких-то дней от роду, а на самом деле она — дочка самого Микулушки Селяниновича. Иные дурные головы напрямки родителей ее спрашивать отваживались, но те только улыбались да отмахивались: считайте, мол, кем хотите. Отвел Владимир-князь Добрыне участок земельный, мастеров дал — стройся. Задумка у него — слободу Богатырскую в Киеве учинить. Надо ж с кого-то начать, вот Добрыня первым и оказался. Всем миром богатырским избу ставили, сараи. Ежели б срубам не устаиваться, за день бы сложили, а так — подождать пришлось, пока мох приусядет, пока бревнышко к бревнышку подладится. Даже Алешка, и тот…