Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Глянул на него Илья… Так вот оно, где свидеться довелось. Ох же ты, старец, старец… «Особый почет тебе оказан будет». Подумать не успел, Добрыня уже вперед шагнул.

— Погодь, — за плечо ухватил.

— Ты вот что, Илья, — досадливо сбросил руку его со своего плеча Добрыня. — Ты свои погодь дома оставь. Ты мне в мире брат названый, а тут твоего старшинства нету. Коли не будет мне счастья, тогда твой черед настанет, а пока — охолони.

— Погодь, — повторил Илья. — Не рассказывал я тебе… Спор у нас с ним, давний спор. Еще с Чернигова. Не чаял уж и встретиться. А коли довелось… Ты уж не серчай…

Глянул Добрыня на Илью глаза в глаза: не хочет ли тот его собой выгородить? Не придумка ли слова его? Нет, видать не придумка.

— Да я что… чего уж там… — и отвернулся.

— Условие у нас было, чтоб до последнего. Потому и просьба у меня к тебе. Мы сейчас вон туда, за кусточки отойдем, чтоб вам не мешаться. Коли он из-за них появится, время ему дай, отдохнуть, приготовиться, сколько спросит. Он по-нашему не разумеет, ну да столкуетесь. Коли ранен будет — пусть вылечится. Все по чести быть должно. Как он со мной обошелся, так и ты с ним. Но помни, Добрыня, коли и ты с ним не совладаешь, тяжко нашей земле придется. Нет у меня что-то надежды на Алешку, шалопутный он… Пора мне. Вишь, он тоже меня узнал.

— Что ты сказал, наказ твой в точности исполню, — глухо сказал Добрыня.

Илья повернулся, сделал шаг и, вдруг остановившись, снова повернулся.

— И вот еще что… Помиритесь вы с Алешкой. Побратайтесь. Он ведь как ладья без ветрила, его, как коня норовистого, учить надобно. Женить. Может, образумится. Стойте крепко за землю нашу, а там и я, глядишь, вам подсоблю, ежели чем смогу…

Открыл было рот Добрыня, про Алешку услышав, а потом рукой махнул. Не к месту сейчас то, что сказать собирался. Иди уж, Илья, коли так решил, не ровен час вырвется что негожее. Потом потолкуем. Иди, иди, да смотри там, не поддавайся, а мы уж тут как-нибудь без тебя.

Не успел за кустарник зайти, на берегу началось. Звон, крики, грохот. Как же не вовремя ты, богатырь степной, навстречу угодил. А впрочем, может статься, и вовремя. Сколько ж ты горя причинил, разбойник степной, не за-ради народа своего, за богатство. Потому и не будет тебе сегодня ни удачи, ни пощады. Об одном жалею — раньше встретиться не довелось.

Свистнула сабля, молнией сверкнув на солнце. Тверже твердого, встретил ее меч…

…Добрыня сидел спиной к кустам, уткнув голову в руки, лежавшие на коленях. Он даже вроде и не удивился особо, когда рядом тяжело опустился Илья. Вскинулся, глянул на брата названого, лучше б не видеть. Того ровно великаны какие молотами не в подъем обихаживали — так помят да побит. Кровь на доспехе, лицо — чернее черного. Ничего не сказали братья друг другу. Посидели несколько времени, да и опрокинулись, сном тяжелым забывшись.

А поутру, солнце еще взошло, как ни было тяжко, закинули канаты крепки на корабли, на берег подальше вытянули. Перенесли, одного за другим, всех, кого иной сон сморил, на корабли сложили. Каждого на свой. И то сказать: ежели б за степняками верх остался, обобрали б до нитки, да и бросили. Может, потому это, что не встретилось им на пути старца, чтоб глазами новыми на мир посмотреть? Так то не вина их — беда.

Запалили разом, отошли к воде, подальше от жара. Дождались, пока все, что могло сгореть, в пепел обратилось. Не заметили раньше, — не до того было, — выше по берегу камни обозначились. Принесли, сколько смогли, укрыли пепелища. Так укрыли, чтоб ни воронам, ни зверям хищным доступу не было. Земли покидали, чтоб понадежнее.

Исполнено повеление княжеское. Не так, как хотелось бы, а исполнено…

Застоялись кони. Пока Илье с Добрыней на Соколе-корабле ходить довелось, им воли особо не давали. Кормить — кормили, обихаживать — обихаживали, а вот выгуливать — редко выгуливали. Побаивались. Вот и застоялись кони. А как завидели хозяев возвернувшихся, почуяли дорогу дальнюю, дрожмя дрожат от нетерпения. Прикупили богатыри на базаре кое-чего из гостинцев, а Добрыня — еще и гусли-самогуды расписные. Откуда они тут взялись, даже сам торговец не знал. Он их мало что не сломал, запихнул промеж рухляди, как только Добрыня углядел? Они ему будто сами в руку прыгнули. Повертел что-то там, пыль сдул, накинул ремень на плечо, пробежал по струнам пальцами — ровно словами ласковыми, распевными, инструмент заговорил. Вздрогнул от неожиданности Илья, замер базар, раскрыл рот торговец, а затем, смекнувши, что к чему, такую цену заломил, что за нее не токмо гусли, дворец княжеский выкупить можно. Торговаться начали. Они, волгаре (или болгаре, кто ж разберет?), больно торг любят. Народ сбежался, стоят, ротозействуют. Потом кто-то торговца этого самого за рукав ухватил, в сторонку отвел, и что-то там ему такое порассказал, рукою в сторону Добрыни тыча. Вернулся, присмирев, в глазах — опаска, сразу же и сторговались. Илье показалось даже, еще б немного, и сам бы не то, что отдал, так еще и приплатил бы.

Да и выдумкой Добрыня Алешке не уступит. Сколько мы, говорит, в Киеве не были? Платье загодя сменим, заявимся так, послушаем, что там без нас творится. Помнят ли еще, аль позабыли? Что-то ни единой весточки, пока за разбойником гонялись, не пришло. Коней, оружие, доспех — неподалеку спрячем, сами же на пир княжеский спросимся. Я скоморохом переряжусь, а ты… А ты — будто товарищ мой, от степняков пострадавший. Возьмешь в посох сук поувесистей, капюшон накинешь, лицо скрыть — сойдет. А коли репу за щеку — так и кто знал, не узнает. Сажей слегка подмажемся. Гридням у дверей сыграю что-нибудь, они князю доложат. Сядем в уголке, послушаем, попьем-поедим, а там — как снег на голову. Устроим потеху.

Прикинул Илья — чего ж и не устроить? Представил себе, какие лица будут у бражников, как они с Добрыней свои откроют, сразу и согласился. Пиров у князя редко какой день не бывает, долго ждать не придется.

Как задумали, так и поступили. Коней со всем прочим в лесу спрятали; пещерка там имелась неприметная. Они травы накидали, камушком, что вдесятером не поднять, прикрыли слегка, переоделись и пошли. Чего там — не сегодня, так завтра возвернутся. Добрыня скоморохом изладился, Илья — товарищем его. Пару шишек взял, чтоб за щеки запихнуть, для надежности. Глянул на него Добрыня, с шишками-то, одну выбросить велел. С одной-то, говорит, и то страхолюдина, весь двор княжеский попугаешь, а коль с двумя — так вообще, даже в ручей не смотрись. Чернотой, что промеж коры дубовой наковыряли, помазались, где надо, крошками-веточками усы-бороды поукрасили, глянули друг на друга — сойдет. Не распознают. Добрыня еще шапку нахлобучил, она у него до бровей налезла, до плеча свесилась. Теперь и в путь пора.