Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Идут себе, по сторонам посматривают. Вроде как знакомо все, а вроде и не знакомо. Бывает ведь: набежит на солнце ясное дымка легкая, не скроет его совсем, а так, притуманит чуть. Глянешь вокруг — каким было все, таким и осталось, разве краски чуть-чуть потускнели. Глазу не видно, а сердце чует. Вот и здесь так. И еще — телег поболее стало. Опять же: растет город, мужает, ему все больше и больше припасов для жизни требуется, ан нет — ровно в воздухе разлилось что-то неуловимое, неясное, неспокойное.

Тут как раз одна из телег с ними поравнялась. Рыбу селянин везет; а то здесь своей мало!.. Хоть и красная, хоть и хвост с телеги свешивается, только кого тут такой удивишь? Покрупней лавливали. Про одну говорили — десяток рыбарей сеть тащили, в какую она сдуру влетела, так она их пересилила. Бросить сеть пришлось, иначе всех бы на дно утянула. И, видно, поболтать селянин охочий, так ведь не с кем. Давно б перегнал, а он рядышком держится, то так, то эдак на гусли посматривает.

— На пир, никак? — не утерпел, наконец. — Аль на торг несешь?

— Коль на пир позовут, так и на пир, а нет — так и обойдусь.

— Играть, стало быть, умеешь?

— Вроде как.

— И песни складывать?

— Не без этого.

— А еще чему обучен, али как?

— Хлеб есть обучен.

— Ну, это всяк дока.

— А коли чару хмельную поднесут, так и выпью.

Селянин захихикал.

— Язык у тебя, вижу, хорошо подвешен. С таким да на пир не попасть…

— Что ж, князюшка наш, все по-старому, каждый день пиры закатывает?

Селянин вытаращил глаза, потом спохватился.

— По-старому… Так вы, выходит, не здешние?

— Здешние-то мы здешние, только вот давненько дома не бывали. Ушли с ратью к морю Хвалынскому, да там и подзадержалися.

— Э-э-э, тому уж сколько годов прошло… Постой-постой, может, о богатырях наших чего слышали?

— Чего о них слышать? Они домой подались, а мы подзадержалися.

— Да как же, домой? Не вернулись они.

— Кто — не вернулись?

— Богатыри. Илья с Добрынею. Сгинули они. Пропали. Весточка пришла, что и в живых их нету. Давно уже пришла. Мы уж и отгоревали. Тяжко теперь нам без них будет, коли кто ратью пойдет.

— Да неужто сгинули? Ты уж не серчай, мы кругом шли, по местам не больно обжитым. От жизни отстали. Ты б нам порассказал, что в Киеве творится-ладится, а мы б послушали…

Много селянин чего порассказал. В иное и поверить несподобно. Пока Илья с Добрыней за разбойником гонялись, князь уже и на греков походом сходить успел, потрепал их сильно, города какие позабрал. Потом, правда, вернул. Взамен за царевну греческую, которая нынче у него женою. Он теперь хочет, чтоб на землях у него греческие обычаи с нашими исконными мешались, потому как оттуда, из города их главного, высматривают на нас как на диких. Вот, к примеру, свадьба сейчас в палатах затевается, — не как у нас, а как у них.

— Что ж это за свадьба такая?

— А порешил князь, чтоб роду богатырскому переводу не было, отдать за начального своего, Алешу, вдову Добрынину…

— Что-о-о?!!

Остановился Добрыня, как вкопанный, рот раззявил, глаза выкатились. Головой трясет, уж не ослышался ли? Не ослышался. Прибил бы селянина, под горячую руку, да Илья придержал. А тот видит, — хворый перед ним, даром что с гуслями, подхлестнул лошаденку, да и укатил от беды подальше.

— Да что же это такое творится на белом свете, Илья? — Едва-едва Добрыня с собой совладать может. — Как это — от живого мужа, жену взамуж отдавать?

— Охолонись, охолонись маленько, — Илья его уговаривает. — Сам же слышал, сгинули мы. Много лет как сгинули…

— Да ему башку вот этими своими руками сверну, — ярится Добрыня. — Чтоб впредь неповадно было. Ишь, на чужое позарился!..

— Погоди, погоди, — держит его Илья, не пускает, чтоб не токмо Алешке голову — стены киевские по бревнышку не раскатал. — Разобраться б надобно. Может, не своей он волей. И она не своей. Князь-то у нас, сам знаешь, коли ему вожжа под корзно угодила, он тебе еще не то учудит. А тут еще греки эти заморские. Не ровен час, околдовали князя. С чего бы это он враз обычаями мешаться вздумал?

Не слушает его Добрыня. Раскраснелся, ровно солнышко на закате. Рвется-вырывается. Насилу Илья с ним совладал, насилу утихомирил. Ничего ведь покамест не случилось, чего б поправить нельзя было. Идем к дворцу княжескому, на пир напросимся, там и поглядим, что к чему. Как и собирались. Ежели не по правде все деется, я тебе помощник верный. Ну, а коли по правде… Тут Илья осекся. Мало себя по загривку кулаком не съездил — хорошо, неудобно, а так бы съездил. По какой такой правде? — сразу поправился. — Нет такой правды, чтоб при живом муже… Это ты, Добрыня, верно говоришь… Только ты там смотри, веди себя ниже травы. Я тебе вроде как старший брат, на меня и посматривай. Ты сейчас вроде как разума лишился… Постой, постой, не кипятись… Каждый бы на твоем месте… К тому я, что за двоих думать буду.

Видит, слушает его брат меньшой вполуха, о своем думает. Не пронять его никак словами. Что еще сказать, не ведомо. Хорошо, к палатам княжеским пришли, а так бы, чего доброго, наговорил, на свою и Добрынину шею.

Тут, перед платами, не протолкнуться. Народу сбежалось — не токмо что со всего Киева, по окрестностям, должно быть, никого не осталось. Столы выставили длинные… Правду сказать, и не столы вовсе. Так, козлы наспех сколотили, доски поверх — вот тебе и стол. Два пня, на них лесина, пополам колотая — вот тебе и лавка. Холст грубый — вот тебе и скатерть. Мисы, чаши — все деревянное, и откуда только понабрали: и щербатые, и колотые, и кособокие, однако ж кто на них смотреть будет? Главное — не мисы, а что в них понакладено. Еда, конечно, не княжеская, а так, обычная для селян. Зато обильная. Бочки выкатили, — донышка нету, ковшик есть, — с медом хмельным. Жиденьким, но и того вдоволь. В общем — гуляй, не хочу. Кое-кто уже и нагулялся; приник к бочке, обнял ее, отойти не может. Лежит, улыбается. Пинают его, уволочь пытаются — потому как мешается больно — как же!.. От дармовщины — да уволочь! Не на того напали. Иной возле стола притулился, иной под, — потеха, да и только. Шум, гам, скоро уж и в тычки затеют…

Пробрались Илья с Добрыней к крыльцу. Хоть и не через войско вражье, — там-то оно попроще будет, нежели через народ, на даровщину сбежавшийся, — а пробрались. Без бою не прошли бы, кабы не дружинники. Кто такие — не признали. Из новых. Они уже где-то нагрузились, как ладья, по самую обводку. За обиду им стало. Идут скоморохи гостей княжеских потешить, жениха с невестой, заодно дружину княжескую, — нет, наоборот, последних в особенности, остальных заодно, — а им — от ворот поворот. Это вот негоже как-то получается, до того негоже, что прям коли не отворят им дверей, то быть стражам битыми. Оно и то сказать — какая ж свадьба без рукопашной?.. Рановато, конечно, ну так все равно, должен же кто-то начинать…