Антонина Крейн - Шолох. Тень разрастается

Ловчий задрал хламиду повыше и демонстративно постучал по стеклянному шарику, венчающему браслет со стороны икроножной мышцы:

– Видишь?

– Ну.

– Эта штука взрывается. Удаленно. Если тюремщики решат, что я сбежал, – просто подорвут браслет. И меня вместе с ним, как ты догадываешься.

– Но ведь ты не сбежишь!

Полынь из Дома Внемлющих равнодушно пожал плечами:

– Если бы бывший Ходящий под моим присмотром вдруг перестал идти по обговоренному маршруту и застопорился, да не где-то, а в самом сердце столицы, под дворцом – я бы точно его ликвидировал. На всякий случай. Превентивность, помнишь? Главное правило любой госструктуры.

– Так у нас с Сайнором уговор – есть время до девяти утра!

– Но тюрьма-то находится в управлении Совета, а не короля. А для Совета никаких «уговоров» не существует.

Я упрямо надула губы. Полынь покачал головой.

– У тебя не должно быть иллюзий на этот счет, Тинави. Ты согласилась на сделку не с государством, а с Сайнором как частным лицом, чьей власти по недосмотру хватило на подобную аферу с амнистиями. Сайнор так отчаянно хочет вернуть сына, что даже нарушил его анонимность [6] По нашей лесной традиции, частная жизнь Дома Ищущих не афишируется, а личности принцев не раскрываются для народа. Из-за объявления о «добровольцах» Лиссай стал исключением. . Но Совет хочет только залепить поскорее все новые входы в курган, «во избежание». Им плевать на лирику. Зуб даю – если мой браслет покажет неладное, меня укокошат. Здорово, конечно, что на твою миссию это не повлияет. Но я не собираюсь умирать. Поэтому безвылазно торчать на одном месте – не вариант.

Я заметила, как во время этого монолога Кад покраснела и поспешила опустить голову.

Ее отец, Балатон из Дома Мчащихся, возглавляет Совет. Судя по тому, что Кадия не бросилась защищать честь папочки и не стала возражать Полыни, она понимала – Ловчий все говорит правильно.

Дети – это, конечно, цветы жизни. Но Шолох – сама жизнь. Так что пусть Совет и верит, что Лиссай под землей, терпеть подозрительные «выходки» ради его спасения он не станет.

– Ну давайте кругами будем по предбаннику ходить! Пусть думают, никак не можем пройти внутрь!

– А как же великий махач с упырями, о котором будут слагать легенды? – снова взъерепенилась Кад.

– А как же мое исследование? – осмелел Дахху.

– А как вам идея взять с собой Андрис – она наверняка что-то придумает с передачей фальшивых данных через браслет? – Полынь по-воробьиному склонил голову набок.

Я взвыла еще громче.

Не специально, просто… Просто вырвалось.

А потом я вдруг поняла, что это Ловчий меня так поддержал в моем нежелании углубляться под курган. Кадия и Дахху тоже встрепенулись и сразу поникли: голоса «идти вглубь – ждать у входа» внезапно разделились поровну, что при установившейся субординации означало мою и Полыни победу.

Я нахмурилась:

– Андрис нормально отреагирует на всю эту информацию вселенского характера?

– Андрис сложно обескуражить.

Я насупилась, вспоминая нашу встречу в Рокочущих рядах.

М-да. Что-то не могу найти имя Ищейки в своем списке людей, Которых Очень Хочется Увидеть. Зато у Полыни ее имя там точно есть. Класс. Но… Ладно. Дело есть дело.

Я неохотно кивнула:

– Тогда зовем Йоукли.

И, чтобы взбодриться, кулаком погрозила Кадии:

– А ты только попробуй сунуться под курган глубже, чем надо! Догоню и лично укокошу, никаких упырей не понадобится!

– Как же ты идиотски выражаешь свою любовь, – фыркнула Кад. – Но я все равно ценю, заметь!

Перемирие на кухоньке наступило одновременно с рассветом: косые лучи восходящего солнца спицами пронизали комнату через несколько потолочных окошек. Дахху с бряцаньем поставил на стол поднос с дымящимся липовым сбором и плюшками.

Да уж, вовремя!

Кад широко зевнула, сграбастала свою кружку и уселась прямо на пол. Я привычно выдвинула из-под стола скрипящую табуретку. Полынь, не слезая с барного стула, приблизился серией мелких громыхающих прыжочков, а сам Дахху, пробормотав что-то на тему «утро… эээ… утра мудренее», уковылял в комнату и ничком рухнул на матрас, перепугав золотых рыбок в оном.

После нескольких обжигающих янтарных глотков – бессмысленных, раз уж идем спать, но необходимо вежливых – мы все последовали примеру Смеющегося и разбрелись по комнаткам.

Моя «келья» была тихой, уютной и маленькой.

Одеял на всех не хватило, так что я легла спать под вязаным пледом с длинными и кокетливыми кистями. Я сложила руки под щекой и прикрыла глаза. Раннее птичье пение баюкало куда лучше, чем вечерний стрекот цикад.

Засыпать на рассвете – блаженство, доступное лишь выскочкам. Тем, кто играет со временем, как ему хочется, тем, кто исподтишка мнит себя Стражем Ночных Мечтаний.

На заре всегда такая волшебная, кристальная тишина, что, каким бы ты ни был злобным отморозком, жди прекрасных снов. Подозреваю, жизнь благоволит бунтарям: иначе не знаю, почему нет ничего слаще, чем, обдурив ход планет, ложиться спать на рассвете.

Я перевернула подушку свежей, прохладной стороной к лицу и уже почти вырубилась, но…

В дверь ко мне тихонечко поскреблись.

– Кто там? – шепотом спросила я.

– Ты не знаешь, где твой друг хранит кофе? – еще тише отозвался Полынь, просовывая голову в щель.

– Зачем тебе кофе в пять утра?

– Слово «утро» и «кофе», как по мне, прямо созданы друг для друга. Неужели дерзнешь оспорить? – Он зашел и прикрыл за собой дверь.

– Ну… В пять это пока еще лживое утро, фальшивое, знаешь, утро без чести и достоинства… Такому утру кофе не положен, нечего.

– Какая ты немилосердная, – хмыкнул Полынь, садясь на пол и затылком подпирая стену. – Правила строишь, часы муштруешь. Кошмар. Будь я пятичасовым утром, я бы, наверное, как-нибудь отомстил.

– Да ну эту месть! Пусть лучше заставит себя полюбить.

– М-м-м, прямо-таки заставит? Так ты предпочитаешь тиранов, малек?

– Не. Не дай небо. Но в болтовне все жесткое будто звучит сочнее.

– Сильные эмоции, стучащие сердца, адреналин и страсти… – Ловчий приподнял бровь на выверенный сантиметр. – Да, звучит и впрямь неплохо.

Мы болтали. Мы долго и беспечно трепались о всякой ерунде на грани диагноза «шизофрения». Ни слова о деле. Иногда мы понимающе молчали, смотря на все светлеющий квадрат окна.

Кофе был благополучно забыт, да и, думаю, изначально играл лишь роль предлога. Я не сразу сообразила, как, наверное, жутко Полыни было зайти в свою гостевую келью и вновь запереться в тесноте каменного мешка после долгого заточения в Гластер-Кохе. А когда сообразила, порадовалась, что Ловчий пришел именно ко мне – а не вышел на кухню или просто не утопал прочь из пещеры, в рассвет…