Антонина Крейн - Шолох. Тень разрастается

– Вроде этот дом не настолько стар, чтобы тут водились призраки? – протянула я, разглядывая собеседника. – Что же вы тут делаете?

– Что хочу, то и делаю! Не затем я на этом свете оставался, чтобы какие-то девицы мне допросы устраивали!

– А зачем вы оставались?

– А не твое Ловчее дело! Я шолоховец, между прочим! – Призрак завихрился спиралькой и взмыл под потолок.

Тут с лестницы бусинкой скатилась Андрис Йоукли. В руке она несла деревянный фонарь. Ищейка засунула два пальца в рот и пронзительно свистнула – как собаке. Призрак, вздрогнув всей своей мерцающей сущностью, свернулся тугим винтом и послушно поплыл к девушке.

– Йоу, он со мной, – пояснила Андрис. – Привет, Тинави. Все оки-доки? Ты опоздала.

– Да тилирийцы бастуют… – Я удивленно наблюдала за тем, как привидение повисло за левым плечом Ищейки и тихо, навязчиво что-то бубнит ей в ухо, то и дело зыркая на меня.

Андрис от него отмахнулась. Будь призрак телесным, получил бы от нее по лбу. Ищейка укорила туманного старика:

– Господин Иладриль, я разрешила вам следовать за мной только при условии вашего примерного поведения!

– Ну ведь вам интересно-о-о…. – заканючил Иладриль и еще жарче зашептал.

Андрис сокрушенно покачала головой, достала из кармана кожаных штанов маленькую бронзовую табакерку и, буркнув заклинание, резко ее распахнула. А потом не менее звонко защелкнула крышечку – уже после того, как Иладриля вместе с его колпаком всосало внутрь.

– С этими призраками проблем не оберешься! – посетовала Андрис и поманила меня наверх. – Пойдем. Все уже собрались.

– И как там? – с опаской поинтересовалась я.

Йоукли поймала мой взгляд и усмехнулась:

– Ты специально так опоздала, да? Не хотела при этом дурдоме присутствовать? Лично я пока воздержусь от оценки. Сижу, слушаю. – Она пожала плечами.

– А почему ты пришла с призраком?

Ищейка сокрушенно покачала головой:

– Не могу от него избавиться. Он в одном деле свидетелем проходит. Его соседа-тернассца загрызли муравьи… Черная магия, видимо. Жуткая история. Когда Иладриля попросили о содействии властям, он так обрадовался, что сам умер – от разрыва сердца. Но тяга к «консультированию органов» была в нем столь сильна, что он стал привидением. Теперь летает за мной везде – я ему как бы понравилась. Только и передыха, когда его в табакерку прячу. Но потом он начинает бушевать. Приходится выпускать.

– Вот это да, – покачала головой я, пока мы брели по второму этажу.

С обитых темным атласом стен на нас смотрели суровые портреты неких дворян. Приглядевшись, я вдруг поняла, что все они до пепла похожи на хранителей.

– А что он тебе шептал?

– О… – Андрис прикусила пухленькую нижнюю губу. – Иладриль при жизни был менталистом. Людей читал: по лицам, жестам, мимике, всему и сразу. А теперь никак не заткнется, так и норовит вывалить мне правду об окружающих.

– И что он про меня сказал?

– Мерзости преимущественно. – Андрис дружески шлепнула меня по плечу. Мое лицо вытянулось. – Он про всех пакости говорит, не волнуйся. Сегодня хотя бы шепотом это делать научился. Вчера-то вслух вещал, от всей широкой души. Чтоб «изучаемый» обязательно слышал.

Я цокнула языком:

– Неприятно.

– Очень. Особенно когда Иладриль начинал анализировать отношения между людьми. Критиковал он очень жестко, правду-матку резал. Поди теперь поживи с такими откровениями… – И обычно светлая, медово-янтарная Андрис Йоукли помрачнела.

Она была так очевидно расстроена, что я не смогла удержать поводья своего внутреннего утешителя.

– Знаешь, Андрис, – осторожно сказала я, – думаю, любая критика – это в первую очередь боль самого критика. Люди часто делают другим плохо только оттого, что им самим плохо. И такие «обезболивающие» нападки обычно имеют мало общего с реальностью. Их полезно учитывать – но не обязательно верить в них.

Андрис вдруг резко остановилась и направила свет фонаря мне в лицо:

– Тебя Полынь подговорил к этим словам, да?

– Что? О нет. Конечно, нет. – Я оторопела.

Андрис сощурилась… Потом, махнув рукой, невнятно извинилась и резким движением распахнула дверь в большую залу, подсвеченную зеленым светом осомы.

Обстановка внутри, надо сказать, была интригующей.

Кадия сидела верхом на стуле. Она не спускала застывшего взгляда с Анте Давьера. Длинные холеные пальцы Мчащейся назойливо барабанили по деревянной спинке.

Анте устроился в другом конце зала, в низком кресле, смирный и смурной, как храмовый хорист слишком ранним воскресным утром. Думаю, большую роль в его плохом настроении сыграл тот факт, что маньяк снова был облачен в женскую рамбловскую ночнушку, а вокруг него на полу полыхал огненный контур. Такие используют, чтобы сдержать в кругу призванных духов, но и против человека помогает. Попробуешь пересечь границу изнутри – и все, привет, теперь ты головешка.

За спиной у маньяка тенью стоял Полынь. Руки куратора застыли в поддерживающем магическом жесте: ладони собраны горстями и накрывают правая левую. Значит, контур – его авторства.

При этом смотрел Полынь на Дахху. Тот, в съехавшей набекрень шапке, взволнованно писал что-то на огромной грифельной доске. Мелок в руках Смеющегося крошился и отвратительно скрипел, доска – на колесиках – то и дело уезжала вбок, и тогда Дахху крепко хватал ее за раму и рывком возвращал на место, что-то увлеченно тараторя. Строчки разбегались, оглушенные его энтузиазмом, и то взлетали высоко вверх, то обреченно заваливались вниз. Волны текста затопляли доску, неуправляемые, как Нейрис в сезон половодья.

Дахху один создавал весь тот странный, академическо-научный шумовой фон, который наполнял пространство залы. Остальные помалкивали.

– Хей-хей! – Я приветственно кашлянула. – Как ваши успехи?

Все, кроме Дахху, дружно повернулись в мою сторону. Удивительно, но самым теплым оказался взгляд маньяка. Полынь нарочито медленно открыл висящие у него на груди часы и поднес к носу близко-близко, будто бы подслеповато щурясь. По губам Кадии я прочитала: «Какого грека?!»

Зато Дахху был доволен.

– Великолепно! – Друг костяшками пальцев рьяно почесал нос. – Процесс идет. Я решил провести квадрант-анализ Пустоты. Сведений у нас немного, конечно, но…

Смеющийся начал хаотично и взбудораженно скользить мелком по доске, обводя одни слова и подчеркивая другие. Я тяжело сглотнула. Небо голубое! Только не квадрант-анализ – боль нашей юности!

Кадия глянула на прыгающего с мелком друга и покачала головой – почти с нежностью, успех:

– Буду милосердной и избавлю тебя от квадранта. Идея такова. О вашей загадочной Пустоте мы знаем шесть вещей – и все дарованы нам ушлепком, – зырк в сторону Анте.