Антонина Крейн - Шолох. Тень разрастается

– ЧТО?! – взвизгнула Кара. – Это что за намек?! Оскорбительно! Я немедленно ухожу!

– Нет, нет! Вы неправильно поняли! – Дахху схватился за голову. – Просто вы же часто входите в телесный контакт с самыми разными людьми?

– Ну ты и ! – Кара выругалась так грязно, что Анте Давьер поморщился, Андрис подавилась, а Кадия – записала в блокнотик.

При этом никто и не подумал остановить танцовщицу, яростно зацокавшую каблучками к выходу.

Я глубоко вздохнула, нащупала на дне сознания мирный лесной ручеек и бросила в спину Каре свое коронное заклятье – золотую сеть. Танцовщицу сковало на полушаге: одна нога на полу, другая уже поднята, так, что красное платье доверху обнажает подтянутое бедро. Из разомкнутых губ гостьи донеслось невнятное, недовольное мычание.

– Давай, Дахху. – Я кивнула другу. – Просвети ее тем заклинанием, которое в Лазарете теперь на осмотрах используют. Ну на поиск болячек.

– Но ведь нельзя применять магию к вольным гражданам! – охнул друг, весь такой в растрепанных чувствах. – Она на тебя пожалуется!

– Да неважно! – рявкнула я. – В ней Пустота. Покажи ее нам. Кара и сама будет благодарна, если мы ее вылечим.

– Ладно…

Остальные молча ждали. Дахху вытянул вперед ладонь с широко расставленными пальцами, левой рукой начал поглаживать каждый из них, прищелкивая и что-то бубня.

На полу вокруг застывшей танцовщицы появилось нежно-голубое кольцо, эдакий спортивный обруч. Обруч пополз наверх. Мы все внимательно следили за цветом – переменись он, это обнаружило бы болезнь.

Обруч спокойно поднимался. Но на уровне груди гостьи он вдруг затормозил, тревожно замигал, потом окрасился в красный.

– Это еще ничего не значит, – покачал головой Дахху. – Возможно, у госпожи Кары просто больное сердце… Сейчас заклинание определит причину и начнет лечение.

Красный обруч и впрямь заволновался, пошел рябью. Вдруг тело Кары стало прозрачным: мы увидели ее белый скелет и слабые очертания здоровых внутренних органов. Ярким выделялось лишь два объекта справа от сердца: золотая искра, полыхающая, пламенеющая, и странная черная клякса сбоку. От этой кляксы куда-то вовне убегали две тонкие черные нитки. Совсем вовне, прочь от тела, как паутина от паука. Куда именно они убегали – мы не знали, потому что нитки переставали быть видимы, едва выходили за пределы лекарского обруча.

Мы подались вперед, вглядываясь.

– Вот и Пустота, – задумчиво пробормотала я.

Лекарское заклинание подготовилось к нападению на чужой, больной объект. Оно тонкими кружевами потянулось к Пустоте, готовясь к лечению… Черная клякса вздрогнула, как разбуженная, и начала страшно вибрировать, сжимаясь и разжимаясь.

Тело Кары задрожало. Мелкая дрожь почти мгновенно превратилась в страшную судорогу.

– Что такое? – вскрикнул Дахху, срываясь с места и отпуская просвечивающее заклинание. Я от неожиданности потеряла связь с золотой сетью – та бесшумно осыпалась.

Дахху не успел добежать до гостьи…

Стоявшая спиной к нам танцовщица посерела и скукожилась, будто фрукт, забытый на солнце. Потом Кара рухнула на пол.

– Кара? – Дахху упал рядом с девушкой на колени.

– Не трогай! – хором взвыли мы с Анте Давьером, но друг уже перевернул тело девушки.

Безжизненное тело. Высохшее, как у мумии.

– Она что, умерла? – хрипло спросила Кадия и прижала ладонь ко рту.

Я хотела ответить, но слова почему-то не находились. Странная слабость навалилась сверху и сзади, колени начали дрожать, а шум крови в сосудах оглушал.

В полной тишине Дахху размотал свой длинный полосатый шарф и молча положил его на лицо усопшей. Все мы замерли, понурив головы.

– Кажется, Пустоте не понравилось, что ее попробовали прогнать… – наконец промямлила я. На ватных ногах подошла к Дахху и на всякий случай схватила его за руку.

Все еще чист.

– Вот теперь это – враг. Открываем сезон охоты, – кивнул Полынь и, закатав рукава хламиды, двинулся к меловой доске.

Мы остались у тела.

Ошарашенные, обескураженные, захваченные стыдом.

Город готовился ко сну.

Ворочался с боку на бок на огромной перине леса, посвистывал опускающимися жалюзи магазинов, пофыркивал уставшими лошадьми. Город прикрывал глаза-витрины, кутался в одеяло тумана, сладко посапывал на речных волнах.

Я смотрела в высокое арочное окно танцевальной залы Анте и думала о том, как хорошо жить в нашей волшебной столице. И сколько людей каждый день борется за то, чтобы Шолох оставался Шолохом. И что раньше я принимала все это – всю эту благодать – как данность.

Помню, как негодовал магистр Орлин оттого, что мы с Кадией и Дахху засыпали на семинарах по Лесному управлению. «Жаворонок» Орлин считал эту дисциплину первостепенной и потому упорно ставил ее первым уроком. А мы, чьи ночи полнились хулиганскими вылазками в чащобу, не менее упорно клевали носом…

– Однажды придет ваш час! – Старый магистр супил кустистые брови и лихо перекидывал через плечо длинную седую бороду. – Вам придется сохранять наш город! Где бы ни работали, часть заботы ляжет на ваши плечи! А вы будете не подготовлены! Ты вообще слушаешь меня, Кадия из Дома Мчащихся?!

– Хр-р-р-р… – сладко причмокивала Кад, умостившая щеку на стопке нудных учебников.

Орлин только всплескивал руками и громко жаловался на нас своему коту по имени Банджо. Но и старого кошака не пробирало. Банджо, сидевший на подоконнике, низко мяукал и продолжал флегматично вылизывать свои причиндалы.

И вот…

Наша смена подоспела. Сегодня. Сейчас.

И, я боюсь, мы начали погано – учитывая тело Кары у дверей.

Но в битве против Пустоты мы были не одни.

– Помните, от кляксы тянулись две нити? Думаю, это что-то вроде пуповины. – Полынь приколол на доску еще одну яркую бумажку.

Не прошло и часа со смерти танцовщицы, а у Ловчего вместо доски уже получилась радужная тернасская пиньята: махровое безобразие из заметок, которых было так много, что они рядами наползали одна на другую.

Куратор нарисовал огромный знак вопроса в середине доски и постучал себя пальцем по подбородку:

– Возможно, эта пуповина связывает элементы Пустоты между собой. В конце концов, само собирательное название – «Пустота» – намекает на целостность твари.

– Здравая мысль, – кивнул Анте Давьер.

Маньяк сидел, забросив ногу на ногу, почему-то за роялем, и общался с Полынью активнее, чем все мы.

– И да. Вы заметили, как именно Пустота пульсировала перед тем, как убить Кару? – продолжал Ловчий, цепляя на доску еще бумажку. – Она сжималась и разжималась, но ее левая часть оставалась неподвижной. Тот, что был ближе к искре. Что, если… – Полынь эффектно развернулся на пятках и предположил: – Что, если Пустота боится искру?