Джаннет Инг - Под маятником солнца [litres]

– Понятно, – пробормотала я, благодарная ей за отсутствие, о причинах которого не было желания спрашивать. – С ней все в порядке?

– Вполне. Она просто испортила аппетит печеньем и сэндвичами с огурцом.

– Не знала, что она так любит пить чай.

Я подняла крышку, под ней оказался сладкий морковный суп. Пурпурный и темный, точно синяк, чуть отсвечивающий свекольно-красным, он прилипал к ложке.

– Не забудь про соль, – сказал Лаон.

– Знаю, – отозвалась я, посыпая суп солью, – я здесь уже довольно давно. Жду тебя.

Брат ничего не ответил, и мы начали трапезу в молчании.

Несмотря на обескураживающий цвет супа, вкус его был насыщенным и сладким, а пикантная нотка заставляла гадать: не на кролике ли сварен бульон?

– Где ты был, Лаон? – спросила я.

– Я… я был… – Он замялся, поднес к губам бокал, но пить не стал.

– Можешь мне рассказать.

– Письма, – бокал тихонько звякнул, когда брат поставил его на стол. – Они до меня не добрались. Расстояния в Аркадии – вещь ненадежная.

– Это не ответ на мой вопрос.

– Иногда им нравится притворяться, будто исчислять их можно милями или часами, проведенными в пути, но все куда менее предсказуемо. Я проезжал расстояния, которые измерялись мечтаниями и откровениями, словно проехать их можно лишь после прозрения или…

– Нет, – прервала я, – Лаон, я спрашивала и мисс Давенпорт, и мистера Бенджамина, но прямого ответа так и не получила. Я беспокоилась о тебе.

– Я был при дворе Бледной Королевы.

– Маб?

Он кивнул:

– Я ходатайствовал перед Бледной Королевой о доступе в земли, находящиеся под ее контролем, то есть – я не уверен пока, правильный ли это термин, – во внутреннюю Аркадию. Чтобы добиться настоящего прогресса, мне нужно отправиться в глубь страны, подальше от торгующих с людьми портов, подальше от этого кукольного театра. Они поместили нас сюда и намеренно отрезали от своих городов и поселений, чтобы мы не могли выполнять наш священный труд. Именно поэтому за все проведенное здесь время Рош обратил лишь одного…

– Мистера Бенджамина, – краем глаза я заметила, как гном махнул мне рукой, и ответила тем же.

– Да, его.

– А она сопротивляется?

– Мягко сказать.

– Неужели больше некому подать прошение? В конце концов, Аркадия – не единственная страна здесь.

– Пока Бледная Королева доступнее всех и симпатизирует делам людей. В конце концов, у нее даже есть лицо.

– Это хорошо?

Лаон протяжно и подавленно вздохнул:

– Договоры, давшие миссионерскому обществу право здесь находиться, составлены крайне плохо. Вернее, по ним мы не получаем никаких преимуществ. О нас словно вспомнили в последнюю очередь и сделали довеском. К торговцам с их весами, к политикам с их ложью, к картографам с их границами. – Не скрывая сарказма, он поднял бокал, словно произнес тост, и сделал большой глоток. – Без их жадности не было бы новых стран.

– Мне дали книги, чтобы учить местных детей, – сказала я, потягивая пряный имбирный чай, – карты и… сказки. Так странно, что я вообще считала, будто они смогут оказаться полезны.

– Да, Миссионерское общество многое продумывает, – сказал он. – Но правда в том, что мне остается лишь молить о возможности исполнять свой долг. После всех проведенных здесь месяцев мне нечего рассказать тебе о жизни фейри, помимо легкомыслия их придворной жизни и обмена, который процветает у них на ярмарках. У меня нет прихожан, нет даже любопытствующих. С разговором о вере к ним и подступиться невозможно.

Следующим блюдом была рыба, густо приправленная мятой и укропом. Она слегка светилась, хотя это и постарались скрыть мерцающими свечами и широкими листьями мяты.

– Я миссионер только на словах, – продолжил Лаон, – мы окружены стеной густого тумана вовсе не ради защиты.

– Возможно, они нас боятся.

Он пожал плечами:

– Возможно.

– Я читала, что фейри по своей сути природные стихии. Это ведь, если не ошибаюсь, Парацельс выдвинул такое мнение? – Соль, казалось, заставила рыбу потускнеть, и когда мой нож в нее вонзился, та выглядела скорее серой, чем серебряной. – Разве нельзя использовать это для предугадывания их характеров? Говоря о божественном, мы могли бы обращаться к их стихийным порывам.

Избегая моего взгляда, брат покрутил вино в бокале. Было заметно, что он старается осторожнее подбирать слова. Исчезла та наша задушевная небрежность, что позволяла легко высказывать друг другу любые мысли. В былые времена мы, лежа под яблоней, не могли разобрать, какие слова сказали, а какие только подумали. Все они переплетались и свивались в единое целое. Как и мы сами.

– Что ж, – начал брат, – с ундинами я говорил бы о том, что Всевышний – источник живых вод и что Он разделил Красное море?

– Да, а с гномами о том, что Он – краеугольный камень нашего спасения. Сильфов, возможно, потрясла бы мысль о Его власти над небесами.

– В этом есть определенная риторическая простота, но, признаюсь, доводы Парацельса о природе фейри меня не убедили.

– Понятно… – я смутилась. – А на то есть причины?

– Это буквально средневековый взгляд, вызванный скорее суеверием, чем разумом, – ответил Лаон. – Здесь же не просто группы фейри, которых можно постичь через их стихии. Речь идет о понимании самой Аркадии, а не только ее жителей. И в основе всего лежит идея о том, что Аркадия беспрестанно разделяет свои стихии. Они неуравновешенны, и чем ближе мы к краю известных нам земель, тем сильнее разрушается единство мира.

– И поскольку отдельные стихии выходят на первый план, это влияет на климат и нравы Аркадии?

– Если мы начнем так рассуждать, то придется признать, что засуха в Сахаре и муссоны в Индии не только равнозначны по своему стихийному составу – что бы это ни значило, – но и то, что они как-то лучше перемешаны, чем здесь.

– Но Аркадия другая. Все это, – я обвела зал взмахом руки, отчего Диоген заскулил, – не Йоркшир, не наш дом.

– Другая, но таковой ее делает не алхимический состав мира. Мистер Бенджамин связан с землей не больше, чем ты или я.

– Это место странное не оттого, что в нем просто живет странный народ, – огрызнулась я, разочарованная объяснениями брата. – Есть что-то глубже.

– Это значит, что Парацельс прав.

– Я не утверждаю, что его теория верна. Я говорю, что ты не пытаешься разобраться.

– Но даже в примитивном и упрощенном виде эта теория все равно остается неверной, – продолжал настаивать Лаон. – Хотя отдельные фейри или даже разновидности фейри внешне следуют порывам своих стихий, управляют ими они не больше, чем ты или я. Это лишь иллюзия связи одного с другим. Все равно что сказать: шотландцы принадлежат к огню, а валлийцы – к земле.

– А я не могу этого знать. Нельзя ограничить мои знания, а потом отчитывать за невежество. – К щекам прилил жар, хотя было не понять, от гнева это или от стыда. Я бросила взгляд на тарелку с серебряной рыбой. Мое дыхание стало тяжелым, пульс участился. Лаон всегда делился со мной книгами, наставлял, тайком передавал конспекты. Пусть обучали нас по-разному, но я думала, что между нами существует негласный договор. Думала, что мы похожи. – Я не могу знать то, что знаешь ты. Мне не разрешили…