Джаннет Инг - Под маятником солнца [litres]

– Необязательно говорить только цитатами, Лаон. Я тоже читала Евангелие от Матфея.

– Знаешь, это называют Библией для бедняков, – он обвел жестом часовню. – Витражи, статуи, картины. Думаю, это из одного из «Оксфордских трактатов» [38] Публикации Оксфордского движения, которое выступало за восстановление традиционных аспектов христианской веры, впоследствии утерянных, и их включение в англиканскую литургию и богословие. , где утверждалось, что нам нужно вернуть всю эту обрядность, все это папское убранство. Мы оголили свои алтари и больше не понимаем, как восхищать народ.

– Вера не в восхищении, – довольно чопорно возразила я.

Брат рассмеялся:

– Я пытаюсь объяснить идеи, которые больше, чем просто слова, существам, которые не связывают себя словами. Что я вообще могу им сказать?

– Слова. Ты будешь произносить слова, и они не смогут просить большего.

– Но я вспоминаю жития святых, жизнь Христа. Все это вокруг цветом и светом записано на витражах, камнях и картинах. – Он вскинул руку, словно хотел ухватиться за окна часовни, поймать пальцами луч света и завязать его, точно падающую ленту. – Там есть чудо. Возвышенное ощущение вечности в линиях здания, в лике святого. У меня так же восхитительно не получится. Здесь говорит каждый камень, каждый луч света, а я не смогу, как они.

– Такое красноречие никому не под силу.

– Но если бы я только нашел верные слова…

– Они станут верными, как только ты их произнесешь.

– Это ничего не значит. – Он сложил ладонь в кулак и крепко его сжал. Очень крепко.

– Однако, звучит неплохо, – сказала я. – Ты всегда говорил, что рассчитываешь на большее.

Уголки его рта изогнулись в красивой, пусть и кривой, улыбке:

– Не цитируй меня, сестренка.

– Завтра тебе нужно прочесть проповедь. Об этом мы и поговорим. Одна проповедь. Ее будет достаточно.

– Я все еще не знаю, что сказать.

– Сегодня она вышила Сошествие во ад. Наверно, сможешь поговорить об этом.

– Фейри иногда до того буквальные, – он тяжело и протяжно вздохнул. – Я пытался объяснить боль от разлуки с Господом. Объяснить ад как разлуку, пустоту, забвение. Изгнание за пределы Божественного присутствия, за пределы сияния Его силы…

– А она хотела слушать о неугасающей сере? – я закатила глаза. В нашем детстве подобные проповеди происходили каждое второе воскресенье, ведь отец любил Мильтона [39] Джон Мильтон – английский поэт, политический деятель и мыслитель; автор политических памфлетов и религиозных трактатов. Его убеждения были близки к арминианству – направлению в протестантском богословии, утверждающем решающую роль свободы воли в деле спасения. так же, как и Кальвина [40] Жан Кальвин – французский богослов, реформатор церкви, основатель кальвинизма, центральная доктрина которого – суверенитет Бога, то есть верховная власть Бога во всем. Все, в том числе и спасение, зависит от Промысла Божия и лежит вне волеизъявления человека, его образа мыслей и жизни. . – Как там… «Где мира и покоя нет, куда надежде, близкой всем, заказан путь [41] Джон Мильтон «Потерянный рай» (пер. А. Штейнберг). »?

– Да, тот самый «Потерянный рай». Но потом мы заговорили о Сошествии во ад, и я признался, что этот сюжет изображают реже, поскольку некоторые считают, что мы, зная об искуплении, которое получим после смерти, становимся беспечными. Глупо было такое говорить.

Я издала поддразнивающий смешок:

– Богослов из тебя лучше, чем миссионер.

– Ее это тоже позабавило.

– Но раз ты говорил об аде, то должен был упомянуть и о рае, – сказала я. – Ты всегда можешь просто рассказать притчу. Взять тот отрывок из Матфея. О Царстве Небесном.

– Я сам его толком не понимаю.

– А у меня ощущение смутное, но более неотложное, – решительно произнесла я, – мы должны поесть. После станет легче думать. Мне ли не знать, я почти ничего не ела за чаем.

Я встала и подняла с пола трость. Взгляд ее гранатовых глаза впился в меня, когда я протянула руку, чтобы помочь ему встать. Он покачал головой, отказываясь от моей помощи, но трость взял и, кряхтя, поднялся. Лаон держался на ногах до того нетвердо, что я даже подумала: «Не пьян ли?»

Я распахнула дверь часовни и прямо на пороге обнаружила тяжелый от жареного мяса и пирога поднос.

– Саламандра, разумеется, – пробормотал Лаон, читая записку. – Как всегда.

Мы устроились в крошечном притворе часовни, превратив заваленный бумагами письменный стол в обеденный. Учитывая непродуманность этого сооружения, я гадала, не располагалась ли здесь келья отшельника, в которой замуровали какую-нибудь средневековую даму, давшую обет провести жизнь в одиночестве и непрестанно молиться. В нашей старой церкви была стена, которую отец, поддразнивая нас, называл останками такой вот варварской тюрьмы и спрашивал, не желает ли кто-нибудь вкусить уединения.

– По крайней мере, здесь нас не подслушают, – сказал Лаон.

– А те птицы снаружи, – вспомнила я призрачных созданий с волочившимися по земле длинными хвостами, – разве они не слушают?

– О, птицы хуже прочих, но они не… – он нахмурился.

– Совсем рядом. Во дворе.

Лаон пожал плечами, потом вздохнул, потер глаза тыльной стороной ладони и сдался:

– Неважно. Я, наверное, не обратил внимания.

Мясо остыло, но комковатый студенистый соус все еще хранил тепло. Посыпанные травами клецки блестели от жира, обещая соответствующую тяжесть в животе. Жареные овощи бесформенной оранжево-желтой массой лежали рядом с толстой коркой пирога. От такой еды невольно почувствуешь тоску по дому.

Брат посыпал все солью, бормоча молитву и крестясь.

– Лаон, – сказала я, набивая рот клецками и подливкой. Хотелось задать вопрос как можно небрежнее, – а что случилось с Рошем?

– Что ты имеешь в виду?

– Именно это – что с ним случилось? Никто мне не говорит. Давенпорт только повторяет, что мне опасно это знать и…

– И я не знаю.

– Не знаешь?

Он вздохнул:

– Есть много вещей, о которых мне неизвестно, Кэти. Мне не рассказывали, что случилось с моим предшественником. Первое время я полагал, что он просто умер от какой-то экзотической болезни, как это случается с миссионерами. До сих пор предпочитаю так считать. Это самый простой ответ.

– Но ведь это не так, верно? – спросила я. – Ответ простой, но не правдивый.

Брат покачал головой, хотя я и не поняла, на что.

– А как же его вдова, Лаон? Какой же ответ дали ей, пока она спокойно ждет в Англии? Она хотя бы знает, что ее муж мертв?

– Я не знаю, что сказали Элизабет Рош.

Элизабет Рош. Так вот как ее звали. Я старалась не показывать брату, что он нечаянно дал мне еще одну подсказку.

– Аркадия полна тайн, Кэти. Я, правда, не в силах сейчас возмущаться из-за чего-то еще, – он выглядел таким разбитым. Несмотря на сталь во взгляде и упрямо сжатые челюсти, Лаон устал. – Сейчас у меня есть более неотложные дела.