Джаннет Инг - Под маятником солнца [litres]

Но вы поступаете так, потому что должны, потому что однажды сможете выпить яд разбитого стекла и не почувствовать его, не почувствовать боли, не почувствовать ничего. Сможете сказать: «Я забыл, и это больше не боль, поскольку я уже не ощущаю ее так сильно. Поскольку она стала для меня второй натурой, такой же естественной, как дыхание. И мне не вспомнить, чем она была для меня прежде, до того, как разбилась и потекла внутри».

И из ваших вен потечет битое стекло, яд, но только не кровь, поскольку вы так привыкли кровоточить изнутри, что уже этого не чувствуете.

И тогда, только тогда вы станете сильнее.

Проснувшись, я решила, что забыла задернуть шторы или закрыть ставни, поскольку комнату заливал лунный свет. Холодный, ясный, серебристо-белый. Казалось, он заполнил собой всю башню, и было в нем что-то странное, почти подводное. Сонное колыхание занавесок лишь усиливало эту иллюзию. Захотелось дышать медленнее и парить в воздухе, словно пылинка.

Из-за того что луна Аркадии была шаром, свисавшим с плавника рыбы-удильщика, она не росла и не убывала, как обычная луна. Ее неизменная округлость создавала обманчивое ощущение неподвижности времени, как будто мир затаил дыхание. Чем короче становилась дуга маятникового солнца, тем ярче делались полуночи и темнее – полудни. Легко было поверить, что скоро мои дни превратятся в сплошные бесцветные сумерки.

Я потерла глаза, которые после сна словно засыпало песком. Очертания комнаты стали четче. И сердце мое замерло. Дремоту разрезал порыв холодного воздуха, и я почувствовала, что вспотела от страха.

Дверца в пустоту была открыта.

Именно сквозь нее и лился серебристый свет луны, проплывавшей совсем близко. Теперь я смогла рассмотреть, что плавник-удочка изогнутый и мясистый. Разглядела пеструю окраску луны – крапчатую с белым, точно брюхо рыбы. Увидела отражавшие свет зубы, кривые и коричневые, словно ржавые серпы.

Рыба колыхнулась и проплыла вперед. Я мельком заметила пристальный взгляд ее круглого глаза. Тот моргнул, прежде чем рыба взмахнула хвостом и сдвинулась с места. Напуганная этими слепыми глазами, я чувствовала, как в кожу иглами вонзается холод.

Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем удалось заставить себя закрыть и запереть на задвижку дверь. Я прислонилась к дубовой створке. Сердце дятлом стучало в груди. Мне даже начало казаться, что оно расколется, разлетится вдребезги, будто дерево под клювом упрямой птицы.

И тут я услышала шум. Взгляд метнулся к письменному столу.

Возле него стояла женщина в черном. Вуаль и тени скрывали от меня ее лицо.

– Подождите, – произнесла я.

Взгляд ее красных, точно пламя, глаз устремился к двери. Затянутые в перчатки руки схватили дневник Роша, и женщина бросилась прочь.

Я вскочила и помчалась следом, волоча за собой шаль. Вниз по ступенькам, и дальше по коридорам. Пробежав через весь замок, я уже не понимала, где мы находимся, как вдруг женщина свернула за угол, отодвинула тяжелые портьеры и распахнула дверь.

Мы оказались на крыше. Но я не помнила, чтобы поднималась по лестнице.

Ночь перестала быть тихой. Поднявшийся ветер разогнал облака, и больше ничто не мешало луне сиять. Она проплывала совсем близко.

– Пожалуйста, не убегайте! – безо всякой надежды крикнула я. – Вернитесь.

Но женщина продолжала карабкаться вверх по крыше. Вуаль ее билась запертым в клетке зверем, в руках развевались длинные ленты, точно у танцора, исполняющего моррис [45] Моррис – английский народный танец, который исполняется с платками или лентами. .

Ветер поймал вуаль и сорвал ее с головы женщины. Та протянула руку, но было слишком поздно. Ветер присвоил себе кружевную накидку, и она, развеваясь, полетела прочь.

Женщина повернулась к луне, и я рассмотрела тонкие английские черты ее лица. Ветер трепал прическу незнакомки, пока темные кудри не рассыпались по ее плечам. С губ у женщины сорвалось проклятье, которого я не смогла расслышать, и она отбросила от лица пряди волос. У нее был прямой длинный нос и округлый подбородок. Я не сомневалась, что узнала ее по одному из портретов в длинной галерее, хотя у женщины и была рассечена губа.

– Мне нужна эта тетрадь. Пожалуйста, я хочу с вами поговорить. Мне нужна тетрадь…

Я знала, что она меня не услышит из-за ветра. Тот заполнил легкие, стоило только заговорить, и загнал мой голос обратно.

Женщина нагнулась и исчезла в открытом окне.

Не глядя вниз, поскольку вид земли лишь вселил бы в меня страх, я плотнее закуталась в шаль и под вой ветра отправилась следом за женщиной. В конце концов, Лаон всегда говорил, что мне удается стоять на ногах так же твердо, как горной козе.

Радовало, что на ногах у меня домашние туфли, их мягкость позволяла лучше понимать, следует ли доверять следующему шагу. Одна из деревянных пластин треснула под моим весом и сдвинулась. Бешено бившееся сердце пропустило удар. Сглотнув, я переставила ногу и попробовала еще раз.

Внутри нарастала паника. Язык распух от страха. Я знала, что должна спешить, ведь женщина, несомненно, уже бесследно исчезла.

Ветер подхватил шаль, и та начала выскальзывать у меня из рук. Я сжала ее крепче, но потеряла равновесие. Кровельная дранка хрустнула, сместилась и, съехав вниз, с грохотом разбилась о плиты двора.

Однако мне удалось упасть вперед и удержаться на крыше. Всю тяжесть удара приняли на себя руки. Я расцарапала их о кровлю, и от ветра порезы саднило. Во рту ощущался привкус крови.

Но окно было совсем близко. Женщина в черном не стала его закрывать. Стараясь не всхлипывать от боли, я поползла вперед. Разодранные колени жаловались на то, что им приходится выдерживать мой вес.

Без особого изящества я забралась внутрь.

И оказалась в крошечной, тесной комнатке, где были лишь неубранная кровать и дорожный сундук с кожаными ручками. Последний выглядел совсем новым, его украшала пара медных инициалов.

Отсюда женщина могла уйти только через дверь. За ней обнаружилась лестница, до того узкая, что мой подол задевал сразу обе стены. Вообразив, что они вот-вот сомкнутся и раздавят меня, я перепугалась. Мне начало казаться, что проход сужается.

Спускаясь, я услышала низкий, заунывный звук, нечто среднее между стоном и криком.

В голове эхом отозвалось предупреждение брата. «Не пытайся разгадать это место, – умолял Лаон, и мне вспомнилась боль, написанная на его лице, – добром это не закончится».

Женщина в черном стояла перед небольшим зажженным камином. Я узнала в нем один из тех, в которых выпекают облатки. Проникавший сквозь витражную розу свет алыми бликами плясал на скамьях и высоком алтаре. Разбросанные подсвечники и чаши казались мне знакомыми.