Джаннет Инг - Под маятником солнца [litres]

– Дверь может оказаться заперта. А ключи у Саламандры, – ответил тот. – Не слишком-то много толку в дверях, которые нельзя открыть.

Я коснулась оловянного мотылька, приколотого на груди:

– Не всем замкам нужен ключ.

– Наверное, – он лениво пожал плечами. – Библиотека дальше по серебряному коридору. Поняли?

Я покачала головой:

– Ни один из коридоров не серебряный.

– Он такой только иногда.

– Иногда?

– Когда таким его делает луна.

– Нет, это не… – Я прервалась, вспомнив залитый лунным светом таинственный коридор, по которому шла в ту первую ночь, когда обнаружила записи на енохианском. – Значит, мы просто дождемся луны?

Пока мистер Бенджамин вел нас по замку, он объяснил, что луна переменчива и ею нельзя управлять. Однако поскольку она – рыба, иногда ее можно соблазнить приманкой.

– Я сохранил один для лунных цветов, – сказал он, показывая нам ржавый колокольчик, который держал очень осторожно, не позволяя тому звенеть, – чтобы уговорить их распуститься вне сезона, понимаете?

– Его звук привлекает рыбу?

– Да-да, – ответил гном. – По приказу Бледной Королевы.

Я вспомнила, как видела за окном лунную рыбу, но ничего не сказала, лишь взяла у гнома колокольчик, обхватив язычок пальцами.

– Так где же лучше всего его применить? – спросил Лаон.

– Думаю, рядом с моей комнатой. Там есть несколько больших окон.

– Я знаю где, – сказал мистер Бенджамин, – я отведу.

Мы действительно оказались неподалеку от моей комнаты. Теперь я уже вполне хорошо знала это место, чтобы узнавать очертания окон и колыхание темных гобеленов. Было до конца не избавиться от ощущения, что все это мне близкое и родное.

Лаон с мистером Бенджамином открыли окна, а я ждала с колокольчиком в руке. Пальцы замерзли и одеревенели.

– Готово? – спросила я, хотя в этом не было необходимости, поскольку раздался скрип последней ставни. Было все еще сумрачно, и темно-синий коридор освещал лишь оранжевый отсвет наших фонарей.

– Сделано, – прозвучал голос Лаона.

– Возможно, нам придется задуть свечи, – сказала я, вспоминая ту ночь. – Так лунный свет засияет сильнее.

– Накрою их своим сюртуком, – отозвался Лаон.

Сделалось еще темнее, и когда глаза привыкли, я смогла разглядеть за бесконечными облаками слабый отблеск звездного сияния.

Я вынула из колокольчика негнущиеся, ноющие пальцы и, глубоко вздохнув, позвонила.

Уши наполнило призрачное звяканье, совсем не похожее на звучный звон. Волосы на затылке встали дыбом. Глубоко внутри я почувствовала страх. Другая моя рука нащупала ладонь Лаона. Я представила себе его храбрую улыбку, которую не было видно в темноте.

Мы ждали.

Сначала за одной из угольно-черных туч появилась бледно-серая тень. А затем она скользнула ближе и показалась нам.

Свет почти ослеплял. Я отчаянно моргала, пытаясь сосредоточиться, но не хотела отводить взгляд. Лунная рыба злобно смотрела на нас пустыми глазами, а длинные кривые зубы цветом по-прежнему напоминали слоновую кость. Я смогла разглядеть кровоточащие у корней десны. Рыба проплывала слишком близко.

В лучах луны коридор в самом деле отливал серебром.

Мы с Лаоном шли по нему, держась за руки. Страх затуманил память, и я едва ли могла сказать, какая из дверей была здесь раньше, а какая – нет.

– Вот эта, – прошептал мистер Бенджамин.

Казалось, что при луне вернее всего именно шептать.

Я отстегнула брошь, заглянула в замочную скважину и быстро открыла замок. Тот был очень старым, и механизм имел, мягко говоря, примитивный.

– Я же говорил тебе, что это хороший подарок, – с гордостью произнес Лаон.

За двойными дверями оказалась крошечная комната, заставленная шкафами, полными книг. Сложенные высокими стопками, они закрывали окна и не пускали внутрь свет.

– Вот и нашли, преподобный Хелстон, – мистер Бенджамин подергал Лаона за рукав. – Я тут подумал. Наверное, может быть, я подумал…

– Можете спросить, – сказал Лаон.

– Я читал Библию и наткнулся на отрывок о том, что «будут грозные знамения на солнце, луне и звездах, а на земле народы будут трепетать в отчаянии от рева моря и бушующих волн» [97] Лук. 21:25. .

Я вошла в библиотеку, оставив Лаона отвечать на вопросы мистера Бенджамина.

В комнате было мало от того великолепия, которого я ожидала, увидев огромные окованные железом двери, а покатый потолок и ряды небрежно сваленных друг на друга книг делали библиотеку еще меньше.

На полу лежала подставка для письма. Из открытого ящика вывалилась россыпь недописанных посланий, испещренных пробелами.

Я наугад взяла с полки книгу. Та открылась на пустой странице. От слов не осталось и следа.

Книги были объедены дочиста.

Среди слабых проблесков света мелькнула тень. Я обернулась, но ничего не увидела. Бешено колотилось сердце.

И тут раздался едва различимый шепот. Тысячи голосов все бормотали, и бормотали, и бормотали. Неотчетливо.

Я отложила книгу в сторону и выбрала другую, с тяжелым позолоченным корешком. Стоило ее открыть, как из-под обложки вылетела белая моль. Она пронеслась мимо меня, задев щеку. Я почувствовала на ухе пыльный мазок крыльев и, вздрогнув, уронила рассыпающийся фолиант. Тот с глухим стуком упал на пол, тяжелый корешок громко ударил о каменные плиты и разлетелся на части.

Звук падения отозвался эхом.

А потом раздался шорох, словно пробудились тысячи и тысячи мотыльков.

Должно быть, они спали на каждой укрытой тенью поверхности, прятались в каждой щели между томами, сидели на каждом дюйме потолка.

В воздухе стало тесно от их пестрых крыльев. Вдыхая, я чувствовала их вкус. Вкус старых книг и едких чернил. Пыли древних библиотек и свежих, блестящих кожаных переплетов. Новой бумаги и сладкого клея корешков.

Мотыльки наводнили все вокруг. Взгляд мне застилали их белые крылья, а слух наполнился шелестом.

А потом внезапно моих ушей достиг шепот, рассказывавший о том, что я и не думала когда-нибудь узнать.

Я могла бы перечислить все триста имен четвертого аркадского Владыки Лета, и какие причуды всякий раз приводили к смене. Я прекрасно знала каждый листок, оплакиваемый вторым лавровым деревом у озера осенью одна тысяча пятьдесят первого года, но ничего о тех, кто укрывался в его тени, смотрел на звезды сквозь ветви или подмечал цвет листвы. Я знала, как на протяжении веков менялась одна-единственная граница Испании, но не имела понятия ни о причинах, ни какие новые страны она очерчивала.

Все это бессмысленно лилось в мой разум. Множество слов, воспоминаний, отрывков.

Я знала о каждом завтраке, съеденном и описанном безымянной писательницей за пятьдесят три года ее жизни. Знала стихи на иностранных языках и их сладкое звучание, но не понимала, что они означают. Знала, сколько раз появлялась на каждой странице утерянных рукописей Шекспира буква «С»; заметки на полях и правки утраченной рукописи Беды, но не саму работу; и половину генеалогии византийского императора Юлиана Отступника.