Наталья Солнцева - Ожидай странника в день бури [Золотые нити]

Рыцарь Сиург смеялся, кривясь от боли. Он с трудом дышал воздухом подземелья, но видно было, что жизнь возвращается к нему с каждым вдохом.

– Жаль, что книги сгорели. – Тинния сидела, обняв руками колени. Рядом лежал арбалет, мерцая в свете факела бирюзой и эмалями. – Придется побыть тут, пока наверху все убедятся, что в живых никого не осталось. И вообще ничего не осталось, кроме головешек. Человек-тень не скоро снова отыщет наш след...

Рыцарь привстал, напряженно всматриваясь в лицо женщины, пытаясь поймать ее взгляд, прочитать в нем ответы на свои вопросы.

– Что ему нужно?

Она молчала, в окружающей их темноте искры от факела слетали, словно звезды с ночного неба.

– Почему эти люди хотели убить нас?

Тинния вздохнула.

– Что вообще происходит с людьми? Они мечутся в силках своих собственных заблуждений... Древние знания исчезают, тонут во мраке предрассудков и невежества. Кто-то поставил ложные указательные знаки, и люди послушно свернули не в ту сторону...

Рыцарь Святого Грааля вытер от крови клинок меча, – синий камень на рукоятке грозно сверкнул и погас, голубыми отсветами рассыпавшись во мраке.

– Никогда не давай обетов... иначе, благородный рыцарь, ты будешь только смотреть на вино жизни, тогда как пить его будут другие, – добавила она.

– И я не смогу целовать тебя!

Он обнял Тиннию за плечи здоровой рукой, – вторая, раненая, свисала вдоль тела, и он едва мог пошевелить ею.

– Я готов платить любую цену. Я срываю цветок с куста, полного ядовитых шипов... Я ставлю на эту карту все и никогда не проиграю. Пока начнет действовать яд, я успею насладиться нежностью лепестков и свежестью росы. Если цена будет слишком высока, что ж! – я все равно заплачу ее, сознавая, что завтра наступит новый рассвет и расцветут новые цветы. И я опять буду доставать их между ядовитых шипов...

– Зачем?

Она подняла свои удлиненные глаза, в которых сквозило лукавство.

– Чтобы подарить тебе!..

Сиур изучил полученную от Дмитрия информацию и задумался.

Все оказалось так, как он и предполагал: по поводу смерти вдовы дела возбуждать не будут. Признать ее смерть естественной – наименее хлопотно для всех. В доме практически ничего не пропало, все ценные вещи на месте, родственники не объявились, возраст умершей и состояние ее здоровья позволяют допустить, что смерть наступила от остановки сердца, вызванной застарелой болезнью.

Фотографию сбитого джипом мужчины Алеша обещал доставить к вечеру, но Сиур почти не сомневался, что погибший – киллер, застреливший Сташкова. Головоломка обрастала новыми фактами, одни из которых кое-что объясняли, другие еще больше все запутывали.

– Я уверена, что арбалет – это знак одному из нас, – сказала Тина. – Может быть, мне. Альберт Михайлович неспроста отнес его в подвал и оставил там.

– Выходит, он знал, что мы туда придем?

– Наверняка знал...

Она сидела в кресле, поджав ноги, и разбирала «бумаги с чердака». Осторожно разворачивала пожелтевшие истрепанные листы, просматривала, откладывала в сторону.

– Есть что-то интересное?

– Пока нет. Обычная переписка... Кто заболел, у кого ребенок родился... кто свадьбу сыграл, кто умер... кто разорился...

Сиур молча кивнул головой, продолжая размышлять. Последние события вызвали у него смутные воспоминания – «дежа вю». Как будто из прошлого тянулись невидимые нити, переплетались, образовывая причудливый узор, подобный колдовскому наваждению.

– Черт, у меня крыша едет!

– Что?

Тина как раз развернула очередной образчик эпистолярного жанра позапрошлого века. Судя по содержанию, писала гувернантка богатого дворянского дома своей подруге, – из подмосковного имения в Москву. Сообщала сплетни и пересуды, передавала слухи и делилась собственными переживаниями. Скука! К тому же выцветшие от времени чернила весьма затрудняли чтение.

Только привычка доводить порученное дело до конца заставила Тину развернуть последнее в перевязанной ленточкой пачке письмо и углубиться в его содержание.

«Дорогая Марго,

Хотела уже не писать тебе, зная, что вы все с кузиной Полторацкой уезжаете в Баден на воды. Но случившееся столь необыкновенно, что я ушла после чая к себе в комнату и не смогла сомкнуть глаз. Ворочаясь с боку на бок без сна, почувствовала, что начинает разыгрываться моя обычная мигрень. Я открыла окно в сад, но это не помогло.

Тогда я решила написать тебе обо всем, облегчив тем самым воспаленный ум, переполненный впечатлениями. Вообрази, я сижу за своим венским бюро, в открытое окно врывается свежесть и благоухание сада. Рядом со мною – свеча и флакончик с нюхательной солью. Помнишь, мне его Софи Вадковская прислала из Ниццы?

Впрочем, не буду отвлекаться. Боже, как я скучаю по нашему московскому дому, а более всего по весенним талым сумеркам, лиловым бульварам истуку копыт по мостовым. Ах, я опять ухожу мыслями в сторону!

Так вот, несколько дней тому наша барышня Баскакова вела себя несносно. После полудня приехали гости: Кавелины, Левашевы со всем семейством, еще кое-кто – ты их, душа моя, не знаешь, – и, конечно, Мишель. Потом еще явился старый князь Лопухин, забавный до невозможности. Он, знаешь ли, масон. Ужасно весело! Привык там в ложах разыгрывать всякую чепуху... И вот, вообрази себе, принялся всех пугать эдакими причудами, что будто бы он ощущает присутствие духа зла. Это было решительно смешно!

Он так подействовал на наших молоденьких барышень, что одной сделалось дурно. Тут, как всегда, началась суета, бестолковая беготня горничных, крики, ахи да охи, причитание приживалок – словом, ты сама знаешь эту дремучую манеру окружать себя всякими отвратительными нищими, карлами и прочее... Как-то чудом, посреди всей этой кутерьмы девица пришла в себя и рассказала, что видела в окно... смерть.

Все принялись ее расспрашивать, допытываться, а наша милейшая барышня только смеялась! И довела бедную девицу до слез. Это скорее жестоко, нежели развязно. Мишель старался урезонить барышню, да не тут-то было! Ему тоже досталось всякого пренебрежения, которого она раньше никогда себе не позволяла выказывать.

Скоро поспел обед, и все отправились к столу, накрытому в новой зале. Прекрасные кушанья и напитки несколько разрядили атмосферу. Завязались непринужденные беседы, обсуждалась предстоящая большая охота с гончими, на которую обещали взять барышень, будущий бал, которыйбудет давать генерал Левашев по случаю совершеннолетия своей дочери, и другое.

Ты помнишь, дорогая Марго, что дом у моих хозяев очень хорошего вкуса, благодаря стараниям бабушки Баскаковой. Двери все красного дерева, мраморные камины, много зеркал в золоченых рамах, гардины и обивка – все выписано из-за границы. В обеденной зале – ореховая мебель, повсюду канделябры и ковры, голландские портреты и мягкие кресла. А окна высоченные – и выходят в сад. Мы сидели как раз напротив окон... И вдруг в разгар обеда другая уже барышня падает в обморок. Ну, тут уж все смешалось... все повскакали, несколько богемских бокалов разбили, крики, визги... Барышня твердит, будто бы ее через окно сглазили!