Тим Пауэрс - Последние дни. Том 2 [litres]

…А потом она захлопала глазами, откинулась на спинку дивана и с явным узнаванием обвела взглядом лица Кути, Пита, Анжелики и Кокрена, причем глаза ее, как на мгновение показалось Кокрену, сделались разного цвета. Через несколько секунд она снова посмотрела на телевизор и сказала сильным глубоким голосом:

– Я ведь разговаривала с вами через эту штуку, не так ли?

– Да, мэм, – ответил Кути, отводя от нее взгляд.

– Смелее, мальчик! – подбодрила она. – Не забывай Гавейна.

– Да, мэм, – повторил Кути.

Анжелика тут же принялась задавать старухе вопросы, но Мамаша Плезант немедленно осведомилась, привезли ли они эвкалиптовую кору с ее дерева, и, узнав, что привезли, потребовала, чтобы для нее сделали туфли с подошвами из этой коры. И лишь после того, как Пит и Кути вырезали из коры подошвы и каблуки и приклеили их суперклеем к одной из пар туфель на низком каблуке, оставшихся после Нины (Плезант презрительно отвергла предложенные кроссовки «Рибок», едва взглянув на них), старуха надела эти туфли и направилась в своей скрипучей дырявой обуви прямо в теплицу.

Развалившийся на части скелет Скотта Крейна лежал там, на полке между орхидеями Нины и множеством фуксий в горшках, и руки Пламтри, дрожа, прикоснулись к отломанному черепу.

– Он приведет вас к божьему вину, – сказала она. – А вы к тому времени уже сами будете знать, куда идти и что делать.

О возрождении Крейна она больше почти не говорила – ни разу за минувшие с тех пор шесть дней. Обычно она появлялась часом раньше или позже полудня, хотя сквозь сплошную облачность очень редко проглядывало солнце, и часто производила впечатление рассеянной или старчески слабоумной, или даже пьяной, чего, как заметил Мавранос, как раз и следовало ожидать от прислужницы Диониса. Она продолжала искать Терезу, которая должна была вести работы по дому, и вынуждена была оставлять записки, потому что никак не могла ее найти, а Пламтри начала оставлять ответные записки, предполагая, что старуха сама моет полы и окна. Когда Кути или Анжелика останавливали старуху и пытались получить информацию об обряде, который им, по всей видимости, предстояло осуществить в день праздника Тет, Плезант становилась еще сильнее похожа на пьяную и просто утверждала, что Крейн сам скажет им, что делать, когда придет время. Путаницу усугублял тот факт, что она частенько то глотала звуки и произносила «Крен», то заикалась, отчего у нее получалось «К-крен», так что можно было подумать, что она имела в виду Кокрена.

Кокрен смотрел, как Коди обрызгивала карбюратор каким-то очень горючим, судя по запаху, аэрозолем.

– Дженис избегает меня, – повторил он.

– Не вздумай закуривать здесь, – сказала Коди. – Я ее нисколько не виню. Но думаю, что ей все же следовало бы поговорить с тобой. – Она положила баллончик и, прищурившись, взглянула на него; поднятый капот затенял ее лицо. – Минувшей ночью я на пару секунд заглянула в ее сон. Ты оказался в обоих снах, у нее и у меня, и… Твоя фигура… твой контур, должно быть, каким-то образом совпал и провернулся вокруг границы между ее разумом и моим, вроде как книжный шкаф из старых фильмов, который, если потянуть нужную книгу, поворачивается на оси и открывает тайный ход. – Коди хлебнула еще пива. – Ее сон был цветным, но не совсем: он казался неестественным, как черно-белая фотография, раскрашенная акварелью, а фон был просто серый. И еще там играла музыка, что-то вроде танца Мальчика-с-пальчика из «Спящей красавицы», но я с трудом разбирала мелодию, потому что там страшно грохотали барабаны. Словно солдаты маршировали по железной палубе.

Кокрен оскалился в несчастливой ухмылке. Он не мог забыть ни образа Дженис, с отчаянной яростью бьющей по линолеумному полу Медицинского центра «Роузкранс» три недели тому назад, ни ее исполненного отчаянной боли взгляда, когда она в минувший вторник сидела в его кровати и в последний раз заговорила с ним.

– И что это значит? – спросил он Коди.

– Черно-белые сны с барабанным боем всегда видит Валори . Я думаю, Дженис укрылась в Валори.

«Но ведь Валори мертва», – чуть не сорвалось у него с языка.

– Такое… могло случиться?

– Сид, когда дело касается нас, случиться может что угодно . Однажды мы пошли на похороны, когда нам было двенадцать, а когда священник закончил говорить, хоронили уже кого-то другого, а нам было четырнадцать; и то, что мы считали эмоцией гнева, оказалось присутствием нашего родителя, который жив и прячется в нашей голове; вот зачем мне нужно смотреть на дату, которую я нацарапала последней, – чтобы точно знать… – Она взглянула на свежие царапины на жирной изогнутой крышке клапана коллектора, – …чтобы точно знать, что проклятое «эдисоновское лечение», разбросавшее всех нас на отдельные части, наконец-то осознавшие друг друга, случилось всего семнадцать дней назад!

Кокрен криво улыбнулся.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Слово «невозможно» теперь значит для всех нас совсем не то, что раньше. – Коди протянула ему пивную банку, он взял ее, чтобы потом выбросить, но оказалось, что посудина еще наполовину полна; он с благодарностью поднес банку к губам, отхлебнул и вернул Пламтри.

– Что я могу сказать Дженис, кроме того, что очень сожалею? Кроме того, что знаю, как из рук вон плохо поступил и что она заслуживала лучшего даже от совершенно незнакомого человека, не говоря уже о том, ради кого пошла на такой риск и попала в беду?

Коди расхохоталась.

– Кроме этого? – Она внезапно стала серьезной. – Честно говоря, не знаю , но возможно, ее удастся спасти, если ты скажешь, что любишь ее. – Она тряхнула головой. – Моя (нет, не сестра, скорее, вторая половина , да?…) словно бы испаряется, умирает .

– Полагаю, это я мог бы сказать, если это пойдет ей на пользу, – сказал он, осторожно подбирая слова, и оглянулся на кухонную дверь. – Но если это пойдет на пользу и она вернется, даже если я… Я имею в виду, она сможет сказать…

Коди вскинула брови.

– Ты ее не любишь?

– Нет.

– Ха! Она всегда представлялась мне идеальной женщиной, у которой было все, чего не хватало мне. Но хоть кого-нибудь ты любишь? – Она закашлялась. – В смысле, из живых?

В первый миг Кокрен подумал, что не сможет посмотреть ей в лицо. Но потом встретил ее взгляд, хотя голос его прозвучал неестественно сдавленным:

– Да.

Первой взгляд отвела Коди.

– Сомневаюсь, что это очень разумно. – Она снова закашлялась, сильнее, чем в первый раз. – Ну, валяй, ври ей, а что делать дальше – подумаем, когда она придет в себя. Автомобиль, который может заглохнуть на полпути, все равно лучше того, который не заводится вообще.

Кокрен подумал было, что неплохо бы перед объяснением выпить пару баночек пива, но тут же отказался от этого намерения.