Тим Пауэрс - Последние дни. Том 2 [litres]

– Даже не представляю, что сказать ей. Но это не важно, зови ее.

– Не могу, она не придет по доброй воле. Так что зови ее сам.

– И как же… О! «Кто за Дамой».

– Точно. Подожди-ка, я… вызову мою дуру-родительницу. – Пламтри закрыла глаза и позвала, повысив голос: – Мама!

Тут же ее глаза открылись, и она отступила от Кокрена и схватила с тряпки длинную отвертку.

– Передай ему, – сказала она, – что, если он выйдет из этого дома, я всажу вот это прямо себе в сердце. Он знает, что это не пустые слова. – Кожа у нее на шее вдруг заметно обвисла, а глаза сдвинулись ближе.

– Его тут нет, миссис… Пламтри, – неловко сказал Кокрен. Почему он разговаривает с этой личностью? По словам Анжелики, это была не ее настоящая мать и даже не настоящий призрак, а просто условная версия родительницы, сложившаяся из воспоминаний и подслушанных разговоров. – Я знаю, кого вы имеете в виду, – продолжал Кокрен. – Мы сами прячемся от него. – У Кокрена было такое чувство, будто он набрал шесть цифр номера Дженис и боится набрать последнюю. – Мы защищаем вашу дочь от него.

– От Омара Салвоя не спрячешься и не защитишься, – проговорил дрожащий голос, но пальцы женщины уже не так судорожно стискивали рукоятку отвертки. Но у Кокрена похолодело внутри, после того как она произнесла имя Салвоя. – И в особенности нельзя защитить ее. Он хочет иметь ребенка от мертвой женщины. Я была почти мертва, когда он овладел мною, я была… без сознания!.. В коме после травмы головы!

Кокрен сразу подумал о том, как переспал с Тиффани, но поспешил выкинуть из головы опасную параллель.

Личность матери вскинула руку, чтобы вытереть глаза, и чуть не выбила отверткой глаз Пламтри.

– Слушай меня, – продолжала она. – Он изучал древние книги тамплиеров и среди сокровенных сказаний нашел одно, о человеке, который выкопал мертвую женщину из могилы и овладел ее холодным телом; после того как он изнасиловал труп и снова похоронил его, голос из земли велел ему вернуться через девять месяцев – и тогда он обретет божественного сына. Он вернулся в указанный срок, раскопал могилу и обнаружил возле бедренных костей маленькую черную голову, которая моргала и гримасничала. И голос из земли велел ему хорошо охранять то, что он нашел, потому что это будет источником прощения всего. И он забрал это, и ревниво охранял, и процветал безнаказанно. – Ее взгляд остановился на Кокрене, глаза были полны слез. – Мое дитя умерло, когда он упал на него. В ее голове выросла какая-то… девушка-калейдоскоп, но мой ребенок умер в тот день, в Соме. – Она резко замотала головой и поднесла к груди острие отвертки. – Но это все еще возможно: моя мертвая дочь все еще может забеременеть, если Омар будет находиться в мужском теле. Он может стать отцом бога.

Кокрен понимал, что темнеет не небо, а у него в глазах, но протянул дрожащую руку и вдруг крепко стиснул стержень отвертки.

– Не убивайте ее, – прошептал он.

«О каком боге она говорит? – спрашивал он себя. – Может ли этот ужасный маленький гомункулус, которого она описала, быть тем же существом, что и божество рощ и виноградных лоз, предлагавшее pagadebiti ? Тем самым Мондаром , который говорил с ним в Париже с такой отеческой благожелательностью, а потом превратился в тварь с бычьей головой, а потом в соломенное чучело, отдаленно напоминающее человека? Тем самым богом, заставившим Агаву из пьесы Еврипида, которую пересказывал Мавранос, обезглавить родного сына? Какое же первобытное протобожество могло представать во всех этих ипостасях?»

Ему представились бесконечные ряды скрюченных распятий, мокнущих под дождем на холмах.

– Не убивайте ее, – повторил он. – Я защищу ее, я спасу ее от него.

«Я люблю настоящую , – думал он, – пусть даже никто не знает, которая из них – она».

Пламтри с явным сочувствием покачала головой.

– Рано или поздно она придет к тому, чтобы растерзать вас исключительно ради возможности принести ему вашу голову. Кем вы приходитесь богу?

Кокрен резким движением вынул отвертку из ее рук. Потом медленно повернул свою правую руку и показал женщине отметину.

– Еще ребенком я подставил руку, чтобы спасти его от ножниц подстригальщика.

Пламтри ахнула, медленно кивнул и сказала:

– Отправьте ее в море. Ей место в Индии, а не здесь, и не ей быть матерью бога. Сам бог не мог бы хотеть этого: иметь воплощенный аспект себя в сыновних обязательствах перед чудовищем. – Она улыбнулась ему улыбкой, которую он не видел раньше на лице Пламтри, но определенно смелой. – Я тоже ее люблю.

– Я сделаю то, что следует, – ответил Кокрен, – для нее. – Потом глубоко вздохнул и ласково позвал: – Дженис.

Черты Пламтри заострились в тревоге.

– Ах, это Костыль, – сказала она, и вдруг затараторила: – Он был здесь? Я ощущаю его имя на языке! Папочка ! – выкрикнула она, обводя взглядом двор и теплицу. – Папочка, я никогда тебя не брошу! Я всегда поймаю тебя! Ты меня слышишь? Клянусь своей жизнью, куда бы я ни пошла, ты всегда будешь со мной!

– Дженис, замолчи, пожалуйста! – прошипел Кокрен, всем своим существом ощущая виноградники и скелет в теплице. – Его здесь не было. Я должен поговорить с тобой. Можешь не прощать меня, но ты должна знать: я признаю, что был совершенно неправ, и мне ужасно жаль и стыдно за свой поступок. – Он стукнул себя кулаком по бедру, в бешенстве из-за собственного косноязычия. – Дженис, все мои оправдания были ложью. Ты была права насчет меня, но я хочу сделать для тебя все, что в моих силах. Вернись к нам, пожалуйста! Ты нужна Коди. Ты нужна мне. Я…

– Быть иль не быть, вот в чем вопрос, – объявила Пламтри.

– Валори? – неуверенно осведомился Кокрен.

– Нет… нет. Это все еще я, Дженис.

«Мог бы и сам догадаться, – подумал Кокрен, – Валори не стала бы цитировать единственную строчку из Шекспира, которую знают все на свете».

– Дженис, я…

– Не надо, Костыль не должен, я не стану его слушать… Мы с этим справимся. Если он хочет что-то сделать для меня, пусть оставит меня в покое, он может отвязаться от меня! – Она почти бегом бросилась к двери кухни, распахнула ее и захлопнула за собой.

Кокрен подумал было, что ее стоит догнать. Потом вздохнул, взял банку с пивом, оставленную Коди, и прислонился к крылу машины. Может быть, размышлял он, следовало сказать все это мертвой Валори, чтобы с Дженис объяснялась она.

«Чего хорошего может быть в таком типе, как я? – спрашивал себя он, поглядывая то на дверь кухни, то на отметину на тыльной стороне кисти. – Как, черт возьми, мне играть в этой раздаче, когда столько народу сложило в мою ставку все, что у них есть?» И он вспомнил, как Кути две недели назад, на развалинах Купален Сатро, сказал ему: «Вы будете рисковать всеми нами».