Владимир Корчагин - Женщина в черном

— Идем, идем, Ирочка! Давненько не едал я твоих фирменных пирожков. А ты, Никита, иди поройся в моей полевой сумке, там, у вешалки. Я прихватил кое-что для сегодняшнего вечера. Нам, полевикам, изредка перепадает нечто такое, чего у вас в городе днем с огнем не сыщешь.

— Это я живо, Георгий Александрович, — отозвался Никита.

— Опять Георгий Александрович! — развел руками Шевцов. — Что это он тебя, Юрка, все Георгием кличет?

— Э-э, Алешка, разве ты не знал, каким хитрым именем наградили меня родители: я и Юрий, я и Георгий. Для близких друзей я — Юрий, а, скажем, на работе или во всякого рода служебной переписке — Георгий Александрович. Для Никиты я пока еще Георгий. А как вот выпьем с ним сейчас на брудершафт, так и для него я стану Юрием.

…Застолье было шумным. Шевцов, Славин и Берг, бывшие сокурсники здешнего университета, наперебой вспоминали свои студенческие годы, тонко подтрунивали друг над другом и «желторотыми птенцами» Олегом и Никитой, весело сыпали остроумными побасенками и анекдотами.

— А что, молодые Невтоны, вы себя в цепи Гименея заковать еще не собираетесь? — обратился к молодым друзьям Славин, подмигивая своим сверстникам.

— Я — ни-ни! — живо отозвался Олег. — А вот Никита почти готов.

— Вот как! И кто же эта местная Дульсинея, отважившаяся посягнуть на свободу и независимость достопочтенного гидальго Гамова?

— Есть тут одна такая, — не преминул съязвить Олег, — внучка академика Гридина.

— Ого! — вскинул брови Славин. — Сразу видно, мой бывший подчиненный зря время не терял. А-а, Никита?

— Да слушайте вы его, Георгий Александрович! — смутился Гамов.

— И нечего смущаться, Никита, — вмешалась Ирина Павловна. — Пора! Давно пора своей семьей обзавестись. И тебе и нашему сорванцу. И если встретилась порядочная девушка…

— Очень-очень милая, очень порядочная и интеллигентная барышня Инга Никитична, — поспешил заметить Берг. — Я ее еще ребенком на руках носил.

— Ну, если так, то не о чем и говорить! — добродушно рассмеялся Шевцов-старший. — Лучшей гарантии интеллигентности придумать невозможно. Жаль, что ты, Петечка, моего отпрыска не понянчил: это же форменный босяк, хоть и без пяти минут кандидат наук.

— Яблоко от яблони далеко не падает, милейший Алексей Степанович, — тонко подцепила мужа Ирина Павловна.

— Э-э, Ирочка, — возразил Славин. — Будто все мы не были в молодости босяками. А вот остепенились, поумнели. Правда, интеллигентами не стали.

— Интеллигентом может быть и академик, и бродяга, — снова вступил в разговор Берг. — Мне довелось знать одного бомжа. Посмотрели бы вы на него! Больной, оборванный, вечно голодный. А когда бывшие партократы предложили ему за изрядную мзду попозировать перед кинокамерой на каком-то их сборище, он бросил им в лицо: «Я своей честью не торгую!»

Прошлой зимой он погиб, утонул в озере, спасая провалившуюся под лед девчушку. На берегу остался его рюкзачок, а в рюкзачке нашли три вещи: завернутый в газету кусок черствого ржаного хлеба, фотографию молодой красивой женщины и томик стихов Баратынского. Вот так-с…

А теперь возьмите академика Гридина. Грубоватый, я бы сказал, даже мужиковатый человек академик Лев Яковлевич. А во сто крат интеллигентней иных лощеных джентльменов вроде того же Разина или сменившего Гридина профессора Строева. Эти не ушли 6 из института, потеряв и первоклассную лабораторию и госассигнования и прочие привилегии, только потому, что начальство не одобрило проводимые ими исследования. А эта история с подшефной больницей…

— Что за история? — поинтересовался Шевцов-старший. — Я не слышал.

— Прелюбопытная, скажу я вам, история. На эту подшефную институту поликлинику ежегодно перечислялись солидные суммы денег. Так вот, нашлись «доброжелатели», которые, перекопав в бухгалтерии института платежные документы, обнаружили, что никаких официальных бумаг на эти суммы нет. А раз так — значит, криминал: не иначе как директор института или кто-то другой по его указанию изъял документы, чтобы скрыть несомненно присвоенную ими часть денег. Наверх пошла кляуза. Нагрянула, как водится, комиссия. И что оказалось? Оказалось, что все эти перечисления были сделаны из личных сбережений Льва Яковлевича. Более того, я точно знаю, что он и сейчас по мере сил помогает больнице. Хотя велико ли по нынешним временам вознаграждение действительного члена Академии наук?..

— Так, значит, жив еще старик Гридин? — удивился Славин. — Ведь он еще в наши студенческие годы с палочкой ходил. Помнится, он тогда всю здешнюю научную братию переполошил. Или я что-то путаю?

— Нет, так оно и было, — подтвердил Шевцов. — Наделал шуму старик!

— Но теперь, наверное, угомонился?

— Ни в коей мере! — горячо возразил Берг. — Работает Лев Яковлевич до сих пор. И как работает! То, чем он ошеломил своих коллег в те приснопамятные годы, всего лишь цветочки по сравнению с тем, что он обнародует в самое ближайшее время. Научный мир ахнет, узнав о результатах его последних исследований.

— А что это за исследования? Над чем работает сейчас академик? Чем он удивит нас? — чуть не в один голос забросали Берга вопросами Олег и Никита.

— А вот этого я вам не скажу, молодые люди. Да-с. Я чужих секретов не раскрываю. Потому что, смею думать, тоже не лишен интеллигентности.

— Но правда, что эти исследования в какой-то мере связаны с гибелью его сына и невестки? — не отступал Никита. — Это-то вы можете сказать?

— Это я, пожалуй, могу сказать. Кое-какая связь здесь действительно существует. Скоро об этом узнают все. И это лишний раз подтвердит, насколько порядочен и интеллигентен Лев Яковлевич и как опрометчиво поступил президиум филиала, отстранив его от заведования институтом иммунологии.

К себе в общежитие Никита шел в самом радужном расположении духа. Все складывалось как нельзя лучше. Производственный эксперимент был почти обеспечен. Все сомнения в недобропорядочности академика Гридина как будто наконец отпали. Инга, милая Инга, согласилась стать его женой. Быстро, одним махом взлетел он на крыльцо и уже взялся было за ручку двери, как сзади, за его спиной, раздался знакомый хриплый голос:

— Эй, доцент, не спеши, дело есть!

Никита обернулся и даже чертыхнулся с досады, увидев догонявшего его бомжа, с которым столкнулся неделю назад у дачи Гридиных, а затем неожиданно встретился во время прогулки с Ингой на озере. Незнакомец, похоже, был снова навеселе и так же, как там, на озере, поспешно сдернул с головы кепчонку с пуговкой:

— Здравствуй, доцент.

Никита сухо поздоровался: