Владимир Корчагин - Женщина в черном

— То есть получается, что ДНК — это нечто вроде справочника в несколько сот страниц, на каждой из которых записан рецепт определенного белка и который сам собой раскрывается на нужной организму странице? — подхватил Никита.

— Вот именно. Это ты точно заметил: сам собой раскрывается, дает снять с этой страницы некое подобие ксерокопии и тотчас, тоже сам собой, снова захлопывается. А полученные «ксерокопии» закладываются в печатный станок, каким является рибосома, и здесь по ней «изготовляется» готовый белок.

Это открытие Уотсона и Крика было эпохальным событием, явилось по сути дела расшифровкой самой сущности жизни. Но вот вопрос: а что заставляет молекулу ДНК раскрываться именно на той «странице», где записан «рецепт» как раз того белка, который необходим в данный момент организму? Никаких иных структур, которые могли бы дать соответствующую команду молекуле ДНК, Уотсон и Крик не обнаружили. Более того, постепенно стало ясно, что ничего подобного в клетке на молекулярном уровне просто не может быть, слишком большой быстротой и точностью отличается реакция ДНК. Медленно диффундирующие молекулы просто не могли бы обеспечить такую реакцию. ДНК словно сама «знает», когда и на каком участке она должна раскрыться. А скорее всего здесь имеют место какие-то уникальные чрезвычайно быстродействующие абсолютно необъяснимые силы взаимодействия, которые могут иметь только нематериальный характер. А вот что это за силы, мы, по-видимому, не узнаем никогда. Это и есть тот порог, выше которого человеческий разум подняться не в силах.

Так и с совестью. Мы просто не в состоянии установить, какой орган или какая система органов продуцирует это человеческое качество. Ясно одно: человеческий организм — это отнюдь не только совокупность органов чувств, органов пищеварения, кровообращения и тому подобное. В нем есть и еще какая-то никому неведомая сущность. Назовите ее душой или каким-то неизвестным человеку силовым полем или одним из элементов приписываемого теистами божественного происхождения.

Суть остается в том, что человек да и любой другой живой организм — это не просто самовоспроизводящаяся, активно взаимодействующая с окружающей средой физикохимическая система, как считали до недавнего времени, а нечто гораздо большее, что могло возникнуть только как воплощение какой-то сверхглобальной Идеи.

— Идеи — то есть некоего заранее задуманного плана? — переспросил Никита.

— В какой-то мере так. Впрочем, это можно сказать и о всем мироздании в целом. Мне как-то пришлось перелистать страницы одной научно-популярной книги о строении атома, и в глаза бросился, конечно, небезызвестный тебе «запрет Паули», гласящий, что в атоме не может быть даже двух электронов с одинаковым набором квантовых чисел. Я и раньше читала об этом. А в этот раз мне подумалось: а откуда электрон «знает», что в атоме, куда он должен войти, уже имеются электроны, характеризующиеся таким набором? Снова какая-то нематериальная «телепатия»? Или тоже наперед данная Идея? Кстати, когда-то я долго ломала голову над фразой, с которой начинается Евангелие от Иоанна: «Вначале было слово…» Позже я узнала, что эта фраза являлась камнем преткновения для богословов всех времен и народов. А все дело, по-видимому, в том, что под словом здесь понимается не лингвистическое слово (в древнерусском языке оно вообще звучало как «глагол»), а нечто близкое к греческому «логос», что означает «идея». Вот Идея, о которой я говорю.

— Но ведь это все равно что поверить в творца, во Всевышнего…

— Что же в этом плохого?

— Значит, вы верите в Бога?

— Я верю в то, что я сказала. А еще больше в то, что вера в Бога делает людей чище, добрее, порядочней.

— А вот Петр Эдуардович верит в самого Бога.

— За это я и люблю его. Настоящий русский интеллигент!

— Вы думаете, таким его сделала вера в Бога?

— Нет, скорее наоборот — именно интеллигентность и привела его к вере в Бога. Ведь Бог — это… Это нечто, находящееся как бы внутри человека, это наша духовная сущность, наша оценка своих замыслов и поступков, наш идеал добра и порядочности. Что ни говори, а все, что есть на Земле, за исключением дикой, первозданной природы, создано человеком. В том числе и весь интеллектуальный багаж планеты. Не будь человека, не было бы ни искусства, ни религии.

В самом деле, представь себе, что на Земле не было бы людей. Кто бы тогда выдвинул представления о честности, справедливости, о добре и зле? Да и о Боге! Только человек всей своей сущностью — я подчеркиваю, не одним своим разумом, а всей своей сущностью, — вызвал к жизни то, что мы называем сейчас культурой.

— Да, это, конечно, так…

— Но ты прекрасно знаешь, — продолжала Анастасия Ивановна, — что нет ничего более противоречивого, чем человек. В нем уживаются любовь и ненависть, жалостливость и бессердечие, жадность и щедрость, храбрость и малодушие, тяга к добру и тяга к злу. Вот из этой противоречивости, этой борьбы светлой и темной сторон человеческой души и возникло, по-видимому, представление о Боге и Дьяволе. Все доброе, чистое, светлое постепенно сформировалось в представление о Боге, все темное, низменное, злое — в представление о Дьяволе.

— Это понятно. Но существует ли то и другое вне человека, вне Земли, и связано ли с той идеей, о которой вы говорите?

— А вот этого не знает никто. И это тоже тот порог, выше которого человеческому разуму не подняться. Но я засиделась у тебя, дружок, утомила своими сентенциями. Пора и честь знать. И вон кто-то еще, кажется, разыскивает тебя.

Никита обернулся к больничному корпусу, откуда санитарка вела к ним несмело улыбающегося паренька, и даже привскочил на месте:

— Коля! Вот неожиданность! Как ты узнал, что я здесь? Колька смущенно, как-то боком подошел к их скамейке и, шмыгнув носом, положил перед Никитой большое антоновское яблоко:

— Вот тебе, дяденька Никита, гостинец. А про то, что ты в больнице, сказал мне дяденька Алекс.

— Так ты знаешь и Алекса! — еще больше удивился Никита.

— Кто его не знает в нашем дворе, дяденьку Алекса-то. Он больно сильно хвалил тебя. Он научил меня и те бумаги тебе отдать. Вот, возьми! — Колька запустил руку за пазуху и извлек оттуда небольшой сверток, завернутый в газету.

Никита развернул обертку и чуть не вскрикнул от радостного предчувствия: в руках у него лежала свернутая в трубку синяя тетрадь.

— Анастасия Ивановна, смотрите! Да, я забыл познакомить вас… Это Коля Гридин, я рассказывал вам о нем. А это, Коля, — кивнул он мальчику, — очень хорошая моя знакомая тетя Настя Кедрова. Покажи-ка ей свои бумаги! Как вы думаете, Анастасия Ивановна, это то, о чем вы мне рассказывали?

Но та уже сама догадалась, что за сюрприз уготовила ей судьба.