Владимир Корчагин - Женщина в черном

Ужин прошел весело. Лишь к концу его Ирина Павловна не удержалась, чтобы, по обыкновению, не пожурить «своего сорванца»:

— Нет, надо же, все люди как люди, а он снова пришел с синяком под глазом.

— Ха! — благодушно усмехнулся Шевцов-старший. — Синяки только украшают настоящего мужчину.

— Особенно если получены в схватке за правое дело, — заметила Инга.

А Никита добавил:

— Вы же сами, Ирина Павловна, хотели, чтобы ваш сын стал интеллигентным человеком.

— Где уж ему! — махнула рукой Ирина Павловна.

— Ну, не скажите! — возразил Никита. — Этот синяк Олег получил как раз за истинно интеллигентный поступок.

— Да-да, — вступил в разговор Берг. — Насколько я наслышан о сегодняшнем происшествии в институте иммунологии, оба наших молодых человека вели себя там как истинные интеллигенты.

— А что там произошло, в институте иммунологии? — спросил Шевцов-старший.

— А это пусть они сами расскажут.

— Придет время — расскажем, — отмахнулся Никита. — Не стоит сейчас вам аппетит портить. Одно скажу, Олег действительно был там сегодня на высоте.

— Правда, правда! — подхватила Инга. — Вы можете гордиться своим сыном, Ирина Павловна. А я так даже поцелую его сейчас за это. — Она подошла к Олегу и чмокнула его в щеку.

Тот зажмурился от удовольствия:

— Ну, теперь я готов каждый день получать по синяку.

— Еще бы не быть готовым, — рассмеялся Никита, — если на каждом из них зарабатывать сразу по два поцелуя хорошеньких девушек.

— Каких еще двух? — замотал головой Олег.

— Как это каких? Что я, не видел, как Светлана при всем честном народе тебя облобызала?

— Тоже мне поцелуй! — хохотнул Олег, явно стараясь скрыть свое замешательство. — Что ты, не знаешь Светку? Ей бы только подурачиться.

— Зачем вы так, Олег? — укорила его Инга. — Я знаю Свету. Очень серьезная девушка.

— Более чем серьезная, — поддержал Ингу Никита. — Это ведь она помогла мне разоблачить Строева. Да и сегодня, на собрании…

— Да нет, я ничего… Я это просто так… А в общем она, конечно… — совсем смутился Олег.

— Вот так-то лучше, сынок, — улыбнулась ему Ирина Павловна. — Не стесняйся быть рыцарем. Это больше украшает мужчину, чем синяки под глазом. Даже настоящего мужчину, — бросила она насмешливый взгляд на мужа.

— А рыцарей без синяков не бывает, — сейчас же нашелся Алексей Степанович. — И раз уж речь зашла о рыцарях, то предлагаю поднять бокалы за наших рыцарей и их прекрасных дам.

Все снова взялись за рюмки. На мгновение за столом стало тихо. И в это время сквозь раскрытые окна донесся тихий колокольный звон. Инга заметно вздрогнула. Никита незаметно пожал ей руку и посмотрел на Ирину Павловну. Та тоже как будто насторожилась.

— Ирина Павловна, — обратился к ней Никита, — вам не приходилось встречать здесь, в городе, старую монахиню, женщину в черном?

— Встречать не приходилось. А слышать о ней слышала. И не раз.

— Что же вы слышали?

— Слышала, что бродит она как неприкаянная. И все будто чего-то ищет. И еще слышала, будто много лет назад потеряла она своего ребенка…

— Как это потеряла?

— Так, потеряла… Одни говорят, украли его у нее, другие, что она сама подбросила девочку в чей-то богатый дом. И с тех пор вот ищет ее…

— А знаете, мы с Ингой ведь слышали о чем-то подобном. Помнишь, Инга, когда мы были у Коли Гридина и я поинтересовался, о чем говорила его мать с монахиней, он сказал, что больше всего они говорили о какой-то «пропавшей девчонке».

— Да. И еще добавил, что эта монахиня и его мать чуть ли не родственники какие-то.

— Значит, это не просто слухи. Бедная женщина! А вы, Петр Эдуардович, не могли бы что-нибудь добавить по этому поводу?

— М-м… Я не хотел бы касаться этой темы.

— Вот как! Почему же?

— Потому что речь идет о действительно очень несчастной женщине, в судьбе которой и я некогда принял участие.

— Вы?! Вы были знакомы с женщиной в черном?!

— А что это вас так удивляет? Ведь она не всегда была монахиней, а я не всегда доктором медицины. Но прошу вас, не будем говорить о ней сегодня. Здесь не место и не время.

— Ну, хорошо, — согласилась Ирина Павловна, — скажите только, она действительно потеряла своего ребенка?

— Да, она лишилась ребенка, — неопределенно ответил Берг.

— И это произошло где-то в окрестностях дачи Гридиных? — не удержался от вопроса Никита. — Ведь именно там ее видят чаще всего.

— Я думаю, со временем и очень скоро вы сами все узнаете, — снова ушел от ответа Берг.

— Узнаю от Льва Яковлевича?

Берг покачал головой:

— Нет, Лев Яковлевич сам пока ничего не знает, хотя, несомненно, со временем узнает обо всем и он. Но прошу, увольте меня от этого разговора! — взмолился Берг.

Никита вынужден был прекратить все дальнейшие расспросы, хотя ясно было, что Берг знает, но скрывает какую-то большую тайну, и эта тайна касается не его одного. Так, очевидно, восприняли его поведение и все другие сидящие за столом. И только Алексей Степанович, уже заметно захмелевший, произнес как ни в чем не бывало:

— Да-а, любопытная история. Но если был ребенок, то должен быть и отец?

— И тот, говорят, слоняется по городу как неприкаянный, — заметила Ирина Павловна.

— Как это слоняется по городу? — не понял Никита.

— Ну, мало ли всяких бродяг.

— Бродяга бродяге — рознь, — заметил Никита и почему-то сразу вспомнил Алекса. Утром этого дня он успел навестить Анастасию Ивановну, повидал у нее Кольку, и тот рассказал ему, что большую часть забот по похоронам его матери взял на себя именно он, Алекс. Более того, там, у них в бараке, в крохотной каморке, на чердаке, по словам Кольки, и «квартировал» Алекс, кумир всех дворовых мальчишек и головная боль их добропорядочных матерей. Знал, оказывается, Алекс и о синей тетради, спрятанной дочерью Гридина, потому что, как явствовало из рассказа Кольки, он еще в день похорон, когда в комнате Гридиных среди их знакомых и соседей шныряли и заглядывали во все углы подозрительные парни, ловко, прямо у них из-под носа, извлек из самовара спрятанный там сверток и, отозвав Кольку в сторону, сунул сверток ему за пазуху, приказав строго-настрого не показывать бумаги никому на свете, за исключением Никиты. И что было самым удивительным, так это то, что какая-то непонятная связь была, оказывается, между Алексом и женщиной в черном. Во всяком случае, когда Никита снова начал расспрашивать Кольку, о чем разговаривала его мать с навещавшей ее монахиней, тот, подумав, сказал, что немало говорили они и об Алексе, и монахиня даже упрекала его за историю с «пропавшей девчонкой».

Занятый всеми этими воспоминаниями, Никита совсем было отключился от общего разговора за столом, и только тревожный голос Инги, раздавшийся над самым ухом, вернул его в круг участников застолья: