Владимир Корчагин - Подкидыш

Дойдя до больницы, Кирилл остановился у высокого парадного крыльца и, подождав, когда с него спустится немолодая, прилично одетая женщина, обратился к ней с вопросом:

— Простите, вы не скажете, в котором из этих домов живет гражданка Званцева?

— Гражданка Званцева? — Глаза женщины стрельнули острейшим любопытством. — Гражданка Званцева живет вон в том доме. Видите, где флюгер с петушком? Только ее нет сейчас, уехала, как всегда, по своим темным делишкам. А вы… Вы не из органов будете?

— Как вам сказать, — растерялся Кирилл. — Я собственно…

— А из органов, так могу сообщить важные сведения, — понизила голос женщина. — И по тому, первому делу об убийстве моего супруга и по второму, которое замяли, но которое я все равно так не оставлю, потому как имею факты. Да, факты! Во-первых, подохший боровок — от него никак не отделаешься. Во-вторых, эта ночная стирка — она тоже что-нибудь да значит. В-третьих…

— Подождите, — остановил ее Кирилл. — Прежде всего сядем, вон хоть там, на скамеечке. И потом — кто вы?

— Кто я? Я супруга убитого ими, то есть Сидором Буряковым и этой змеей подколодной Аграфеной Званцевой Маркела Ивановича Марчука.

— Постойте. Я знаю, что супруг ваш был действительно убит из ревности его соседом Буряковым, за что тот и понес соответствующее наказание. Но жена его Аграфена… Почему вы и ее называете убийцей?

— Потому что все в том деле было подстроено. Потому что я одна знаю, как и за что убили Марчука. Вот, слушайте! Все началось с этой поездки в Прибрежный, к их родственникам Полипчукам и покупки у них какой-то золотой безделушки! Но дело вовсе не в этой безделушке! Мы же соседями были. А стены-то в нынешних домах, сами знаете — чуть шепни, и все слышно. Вот мы с Маркелом все их секреты и вызнали. Ну так поехали они в гости к Полипчукам… И надо же так случиться, что в это самое время подбросили Игнату со Степанидой младенца…

— Это я знаю.

— Знаете, да не все. Потому что знал все только Сидор Буряков. И посвятил в это только свою Аграфену. Мы же с Маркелом лишь ненароком подслушали их ночные разговоры. А дело было так. Встал в то утро Сидор самым первым, потому как на рыбалку отправился. Вышел на крыльцо, — видит — ребенок. Но шум поднимать не стал: зачем ему это? Словом, спустился он к морю, а там, неподалеку от берега — шлюпка не шлюпка, в общем, две сцепленные посудины, ровно как грецкий орех, не до конца расколотый. Сел Сидор в лодку интересно ему стало — подплыл к тем посудинам, смотрит, все там блестит, словно золотом отделано, а в одной из них — женщина. Одна-одинешенька. И вроде не совсем здорова. Так показалось ему сначала. А как присмотрелся поближе — мать честная! — в посудине-то покойница. Схватил Сидор весло, чтобы оттолкнуться от злосчастной посудины, а она — хлоп! — и захлопнулась, вроде как в один шар сомкнулась. Потом завертелся тот шар волчком и камнем на дно. Сидор глянул под воду — а вода там как слезинка — лежит шар на дне, и не так глубоко. Ну, тут уж Сидору, понятно, не до рыбалки стало. Вернулся он к Полипчукам. А там дым коромыслом — подкидыша обнаружили. И при нем какая-то золотая вещица. У Сидора и глаза на лоб. Понял он, что не иначе как младенца подбросила та женщина, какую он только что на дно проводил, и сразу смекнул, что и в посудине ее многое, должно быть, чистым золотом отделано. Понял, а никому ни слова. Вернулись они с Аграфеной домой, а не дают им покоя ни золотая вещица, что прибрали к рукам Полипчуки, ни тем более золото, что на дне осталось. Через неделю, слышим, съездил Сидор опять к Полипчукам, выкупил у них вещицу. А заодно проверил, лежит ли на дне диковинная посудина. С тех пор только у них с Аграфеной и разговора было, как добраться до затонувшего сокровища. Что ни ночь — новые планы строят. И тут — точно тронулся мой Маркел. Засело у него в голове это проклятое золото. Думал он, думал и однажды вечером пошел к соседям и прямо заявил, что он все знает, и либо возьмет его Сидор в долю, либо заявит он обо всем куда следует. Ну и достукался! Порешил его Сидор. А после, на суде разыграли они с Аграфеной комедию, представили дело так, будто польстился он, Маркел, на ее бабьи прелести, сама, ведьма, заявила, что была любовницей Маркела. Но и этого ей было мало. Решила и от Сидора отделаться. Умер он в тюрьме. А отчего умер? Ясно, что она в передачу яда всыпала. Я уж говорила вам, что за неделю до этого у нее боровок околел. Так это я так понимаю, она на нем яд испытывала. А аккурат после той последней передачи всю ночь у нее стирка была. Это вам ни о чем не говорит? Она и замуж за Званцева вышла, чтобы только домом завладеть. А отчего утонул он в том же Прибрежном? Неужели не ясно, что она его потащила за тем кладом? Верно я говорю?

— Ну, что касается отравленной передачи, подохшего боровка, ночной стирки, то все это чепуха, выеденного яйца не стоит. Но вот затонувшая посудина… Скажите, а не говорил Буряков что-нибудь относительно того, как могла оказаться там эта посудина, откуда могла приплыть? Или он в этих делах мало что смыслил?

— Сидор-то мало что смыслил?! Да он полжизни в боцманах протрубил, в загранку несчетно раз хаживал. А откуда приплыла та посудина? Да ниоткуда!

— Как ниоткуда?!

— А вот так, не могла она сама по себе по морю ходить. Так он и Аграфене говорил, не раз слышала: не мог, дескать, тот шарик и полмили самостоятельно проплыть, потому как не было у него ни руля, ни ходовых винтов, ни киля, ни этих, как их… стабилизаторов.

— Так откуда же он взялся там, под берегом, у самого Прибрежного?

— Кто знает… Может, на буксире кто приволок, может, с баржи какой сбросили. Да какое это имеет значение! Главное — золото…

— А это еще вопрос, золото там было или не золото. Не только золото блестит.

— Ну, кого-кого, а Сидора в этом деле не обманешь. Уж коль он человека из-за той посудины порешил… Да что Сидор! Сидор сам теперь на том свете. А вот Аграфена… Так как насчет того, что я сказала, дадите новый ход делу?

— Посмотрим… — многозначительно пожал плечами Кирилл, входя в роль. — Во всяком случае, надо сначала повидаться со Званцевой.

— Ну, тогда приезжайте недели через полторы, раньше она не вернется.

— Жалко! — вздохнул Кирилл и, простившись со словоохотливой вдовой, снова направился к вокзалу, чтобы попробовать заранее хоть устроиться на ночь в комнатах отдыха.

Рассказ жены Марчука заново высветил многие стороны таинственного события шестнадцатилетней давности, происшедшего в Прибрежном, но ни на йоту не приблизил решения главного вопроса: как и откуда прибыли Огги и ее родители?

Кирилл и прежде сомневался в том, что утлое суденышко, которое Огги прозвала ладьей, способно покрыть большие расстояния по морю. Теперь в этом можно было, кажется, не сомневаться. Как и в том, что именно эту загадочную посудину, сомкнувшуюся в «золотой» шар и погрузившуюся на дно моря, обнаружили в свое время Афоня и его отец со своей шаланды. Нельзя было не подивиться поразительной проницательности Афанасия, каким-то образом решившего, что как раз с этой его находкой было связано появление Огги в Прибрежном. Однако, похоже, и он не имел ни малейшего представления, кем в действительности была пассажирка диковинной ладьи и от какой беды или катастрофы бежали она и ее родители со своей, невесть где оставшейся родины. Обо всем этом можно будет узнать лишь из дневника матери Огги. Если он сохранился у Званцевой…