Владимир Корчагин - Подкидыш

— Вам знаком даже запах ее духов?

— Что в этом особенного?

— Да, пожалуй. А что вы скажете вот об этом? — Следователь быстро развернул платок, так что в глаза Кириллу бросилось большое бурое пятно, расплывшееся по одному из его углов.

— Какая-то грязь…

— Не грязь, а кровь! — жестко рубанул следователь. — Да, кровь!

— Что вы хотите этим сказать? — воскликнул Кирилл дрогнувшим от тревоги голосом. — С Ольгой случилось какое-то несчастье?

— Ольга Полипчук убита.

— Как… убита?.. — еле смог проговорить Кирилл, чувствуя, как все в нем словно оборвалось от этих слов.

— Вы что, не знаете, как убивают? — продолжал следователь зловеще-издевательским тоном.

— Не знаю… — механически, почти не сознавая, что говорит, промолвил Кирилл. — Да и у кого могла подняться рука… Ведь это… Это все равно, что… — больше он не мог произнести ни слова.

— И тем не менее ваша хорошая знакомая убита. Да, убита! — снова повторил, как отрезал, следователь. — Убита на той самой тропе, по которой, как вы сами сказали, вы ходили. Убита именно в ту ночь с двадцать пятого на двадцать шестое июня. Поэтому я еще раз требую, чтобы вы подробно, во всех деталях рассказали, где и как провели эту ночь.

— Да вы что, уж не подозреваете ли меня в убийстве?! В убийстве человека, дороже которого… Впрочем, разве вы поймете…

— Попробую понять. Тем более, что сначала вы сказали, будто всего лишь гуляли и разговаривали с ней, а теперь… Словом, хватит темнить и изворачиваться! Или вы сейчас же все расскажете начистоту, или…

— Оставьте меня. Я рассказал все. Мне абсолютно нечего добавить. Да и какой смысл, если ее уже нет в живых… Скажите только, где ее похоронили? — добавил Кирилл, еле сдерживая подступившие рыдания.

— Гм… Гм… — почему-то замялся следователь. — Никто еще не хоронил. То есть, я хотел сказать, следствие только начинается. Дело возбуждено по заявлению отца Ольги Полипчук. Он представил неоспоримые доказательства. И потом…

— Так вы еще не уверены, что ее нет в живых?! — ухватился Кирилл за последнюю соломинку.

— Молодой человек! — снова посуровел следователь. — Сколько раз предупреждать вас, что здесь вопросы задаем только мы. И если вам действительно нечего больше сказать. Пока нечего сказать… То подпишите протокол допроса и эту вот бумагу.

— А это что за бумага?

— Это подписка о невыезде. Я попрошу вас не покидать город до окончания следствия.

Кирилл молча, почти не читая, подмахнул обе поданные ему бумаги и, получив пропуск, выбрался наконец из мрачного прокуренного кабинета на вольный воздух. В душе у него творилось нечто невообразимое. Ясно было, что с Огги что-то случилось, а сам он стал жертвой какого-то злого нелепого оговора.

И надо было что-то срочно предпринять. Но что? Что?! Тревога и полная неизвестность не позволяли остановиться ни на одном более или менее приемлемом решении.

Сергей ждал его на подходе к дому:

— Ну, зачем ты им понадобился?

— Страшно сказать, Серега. Что-то ужасное случилось с Огги. Может быть, ее уже нет в живых. И самое нелепое — меня чуть ли не обвиняют в ее убийстве.

— Что-что?! Что они все, с ума посходили? Расскажи толком, что там было?

Кирилл подробно передал весь разговор со следователем.

— Ну-ну… — задумался Сергей. — Ты говоришь, ее платок… Но почему платок? Почему только платок? Значит… Значит, у них вообще нет ничего, кроме этого платка. Да кляузы Полипчука. Следователь просто решил взять тебя на пушку, Кирилл.

— У меня самого мелькнула такая мысль. Но разве можно так вот…

— У них все можно. Да и что им оставалось делать? Огги пропала. Видимо, потихоньку ушла из дома. И, конечно, не посвятила Полипчука в свои планы. Тот бросился ее искать. Где-то обнаружил окровавленный платок. Подал заявление прокурору. Вот и закрутилась карусель. А ты единственная зацепка для следствия. Единственный, на кого мог указать Полипчук. Ни с кем другим Огги просто не имела дела. Ну, а приемы у следователей известны. Взять и ошарашить человека. Всем, чем они располагают. Вот и подсунули тебе ее платок. Только скажи, пожалуйста, что это за сверхутонченный метод убийства, при котором оказывается окровавленным всего лишь носовой платок? Зато для всякого живого человека нет ничего проще, чем запачкать платок кровью. Достаточно хотя бы перегреться на солнце. Да они и сами это прекрасно понимают. Будь уверен, если бы у них были более серьезные улики, тебя бы ни за что не отпустили. А Огги, я уверен, жива-живехонька, разве что нос разбила где-нибудь о камень.

— Я бы очень хотел надеяться, но, боюсь, все не так просто, что-то все-таки случилось с ней. И если даже только травма…

— Да это я так, к слову. Может, у них еще и платок-то не ее.

— Ее, я не мог ошибиться, там вышиты ее инициалы. Да и запах духов… Нет, я чувствую, у нее несчастье. И я сегодня же поеду туда, разыщу ее. Я не смогу теперь оставаться здесь ни на минуту!

— А как же подписка о невыезде?

— Пошли они со своими подписками знаешь куда! У человека несчастье. Может быть, что-то страшное. Очень страшное. А кто ей еще поможет?

— Но где и как ты собираешься ее искать?

— Не знаю еще. Судя по всему, платок нашли на тропе, что идет на перевал. По ней она и собиралась пойти. К тому же там есть одно местечко, где она могла оставить мне записку. А главное — больница: не может быть, чтобы я не нашел там никаких следов того пасечника, что увез отца Огги. Тогда будет ясно, куда идти. Словом, там видно будет.

— Что же, если так… Когда ты собираешься выехать?

— Я сказал — сегодня, прямо сейчас. От них всего можно ожидать. А чтобы они не сцапали меня раньше времени, скажу матери, что поехал в срочную командировку в Москву. И выеду не с вокзала, а с соседней станции, туда ходит автобус. Ты же снесешь в училище и передашь секретарю директора мое заявление об отпуске. Да не сегодня, а завтра или лучше — послезавтра. И само собой — никому ни слова!

— Это я понимаю.

Мария Григорьева встретила его как давнего хорошего знакомого.

— Здравствуйте, Кирилл. Счастлива вас видеть, — протянула она ему обе руки, обжигая радостной улыбкой. — Как ваши дела? Узнали что-нибудь о своем брате? Или уже разыскали его?

— Нет, Маша, все оказалось сложнее. Значительно сложнее. Тот, о ком вы рассказывали, вовсе мне не брат, а совершенно чужой, лишь случайно похожий на меня человек. И тем не менее я должен, я обязан его разыскать, иначе… Словом, я не могу рассказать вам всего, но — верьте! — от этого зависит теперь моя жизнь. Именно поэтому я снова пришел к вам. Только вы сможете помочь мне.

— Я хотела бы это сделать. Но как? Я говорила вам…

— Вся надежда сейчас на больницу. Вспомните, пожалуйста, нет ли среди ваших знакомых кого-нибудь, кто работал там в то время, когда все это произошло?