Владимир Корчагин - Подкидыш

— Зачем мне было что-то узнавать? Я сам физик. Да и тебе ли рассказывать, что несет людям тюямунит.

— Ну да, я знал, что все, что мы делаем — атом. Все в зоне знали. Но то, что в атомных бомбах и сидит этот проклятый тюмонит — об этом мы слыхом не слыхивали.

— Могли бы и сами догадаться.

Афоня растерянно заморгал глазами:

— Так теперь что же… Что мне теперь делать? Как отомстить за все, что со мной натворили?

— Мстить надо тем, кто действительно заслуживает этого, тем, кто, воспользовавшись открытиями ученых, употребляет их во зло людям, покушается на святая святых — здоровье и жизнь человека. И мстить не в одиночку, а включаться в это всем нам, всем, кому дороги это море, это небо, этот воздух. Я, если хочешь знать, давно уже решил посвятить себя такому делу. Так что, в общем-то мы союзники.

— А кому и как собираешься мстить ты?

— Я уже сказал, кому. А вот как — этот вопрос посложнее. Я, например, вступил в партию «зеленых».

— Это что же за партия такая?

— Партия еще только создается. А программа ее проста: сохранение природы, единение человека с природой — превыше всех идеологий, всех политических амбиций, всех межнациональных и иных противостояний. И вот эта партия поставила задачу бороться против любого насилия над природой, бороться со всеми ее врагами, начиная с мелких браконьеров, кончая руководителями всякого рода вредных предприятий, потакающих им ведомств и даже правительства, если оно встанет на защиту этих предприятий и ведомств.

— Значит, против начальства, ты хочешь сказать?

— Да, и против начальства, которое, не задумываясь над последствиями, открывает карьеры, подобные тем, что за перевалом, и заставляет работать там без всяких средств защиты таких несчастных, как ты.

— Подходяще! Тогда мы, в самом деле, вроде как сообщники. Только одолеете ли вы начальство? Ведь это такая силища…

— Большей силы, чем сила народа, не существует, Афанасий. И если весь народ пойдет за нами, перед ним не устоит никакое начальство.

— Дай вам Бог. Считай, что я с вами. Особенно против начальства. Ох, как у меня на него руки чешутся. Только… Что же теперь делать с этим? — кивнул он на мешок с взрывчаткой. — Как ты думаешь?

— Что тут думать! В море его, и дело с концом!

— Бросить мешок в море не задача. Да ведь жалко…

— А Ольгу тебе не жалко?

— Ольгу… — С минуту Афоня явно боролся с собой. Потом махнул рукой. — А, была — не была! Пошли, бросим! Прямо сейчас! Только давай твою бутылку, приложимся сначала. Без этого у меня рука не поднимется утопить такое сокровище.

— Бутылка вот она, в рюкзаке. Но не здесь же…

— Зачем здесь, пойдем к морю. Там все и оформим.

Через полчаса с взрывчаткой было покончено. Афоня тщательно вытряс мешок и, отойдя от обрыва, бросил его на землю:

— Ну вот и все… — Он тяжко вздохнул, но тут же решительно тряхнул головой. — Да и Бог с ней. С кем надо и без нее рассчитаемся. Так ведь? А завтра утречком, если будет такой же штиль, выйдем на шлюпке в море, покажу тебе место, где лежит та штуковина. Выйдем пораньше, чтобы поменьше было лишних глаз. Ты где, опять у тетки Лизаветы остановишься?

— Нет, Афанасий, завтра ничего не выйдет. Я сегодня же, прямо сейчас должен буду пойти в Хотское.

— Хочешь найти ее?

— Надо, Афанасий. Кто знает, разыскала ли она отца. А оказаться одной среди чужих людей… Да и все эти слухи… Хоть мне и сказали, что всего четыре дня назад ее видели в Хотском, но, сам понимаешь, дыма без огня не бывает. К тому же я сам держал в руках ее окровавленный платок.

— Да, об этом платке только и разговоров…

— Поэтому я и тороплюсь в Хотское.

— Ну, топай. А когда ждать тебя назад?

— Трудно сказать…

— Но ты вернешься? И долго здесь пробудешь?

— Едва ли. Я ведь всего на две недели вырвался с работы.

— А как же насчет того, чтобы здешнему начальству дать прикурить. Ты обещал…

— Так, чудак-человек, разве я один что-нибудь сделаю. Я говорил, что это сделает вся наша партия, при поддержке всего народа…

— Вона чего! Ну, это мы уж слыхали. Эдак и само начальство долдонит.

— Нет, речь идет о совершенно иной партии. Я же говорил…

— Ладно, топай! Послушал я тебя… — Афоня круто повернулся и, не оглядываясь, пошел прочь. Кирилл понял, что оказался в глазах Афони лишь жалким болтуном:

— Постой, Афанасий, постой! — шагнул он за ним следом.

Но тот лишь досадливо махнул рукой:

— Пошел ты, знаешь куда!..

Солнце успело подняться высоко над перевалом, когда Кирилл вышел к заветному озеру и увидел сквозь дымку клубящегося над водой тумана знакомые очертания древнего капища.

С ходу, едва переведя дыхание после крутого подъема, перебрался он на противоположный берег и, поднявшись на мшистую глыбу, запустил руку в нишу часовни. Пальцы сразу нащупали небольшой, свернутый в несколько раз листок бумаги.

Записка Огги?!

В сильном волнении, не спускаясь на землю, развернул он влажный, слегка подплесневевший листок.

Огги писала:

«Дорогой Кирилл, милый мой, хороший человек!

Вот я и пишу вам свое первое послание. Пишу много раньше, чем рассчитывала это сделать, и в этом месте, где впервые поняла, как вы мне дороги. Пишу потому, что случилось большое несчастье: я чуть не потеряла Дэзи.

Но все по порядку. В тот же день, когда вы покинули Прибрежный, я сразу, как только Полипчуки выехали на рынок, покинула их дом и отправилась на поиски папы. Отправилась по знакомой вам тропинке и вскоре после полудня пришла сюда, к нашему озеру. Здесь я хотела немного передохнуть, но едва успела снять с плеч рюкзак, как из леса выбежала стая диких собак. Я слышала о них раньше, но даже представить не могла, что это так страшно. Грязные, облезшие, со свирепо горящими глазами, они набросились на Дэзи и начали ее терзать. Бедная собачка пыталась сопротивляться. Но силы были слишком неравны. Я видела, что Дэзи исходит кровью. Еще минута, и они бы прикончили ее. Но тут я догадалась вытащить из рюкзака весь запас захваченного с собой мяса (я специально взяла его для Дэзи) кинула разъяренным псам. Те сейчас же набросились на мясо, начали грызться меж собой и вскоре скрылись со своей добычей в лесу. А я подскочила к Дэзи, кое-как перевязала всем, что у меня нашлось, ее раны, и перенесла в заросли можжевельника.

Дэзи лежала, не открывая глаз. Но сердце ее еще прослушивалось. Пришлось остаться с ней на ночь. Разве я могла покинуть свою бедную, так преданную мне подружку. Но, боже мой, какая это была кошмарная ночь! Ведь каждую минуту могли вернуться страшные собаки. Да мало ли что еще. Словом, я не сомкнула глаз ни на минуту.

Но вот ночь прошла. А главное, пришла в сознание Дэзи. Она даже встала на ноги и немного поела. После полудня, когда спадет немного жара, мы с ней снова тронемся потихоньку в путь. А сейчас я сижу и пишу это письмо. Как мне недостает вас, мой далекий единственный друг! Но я верю, чувствую, что сейчас, в эту минуту, вы думаете обо мне. И это придает мне силы.